Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин
Радость, которая наполняла ее, та уверенная радость, проснувшаяся в ней, когда ее разбудил золотой свет, не могла быть омрачена никаким страхом, никакой темной мыслью. Она развязала свой мешок и вынула из него два маленьких плоских каравая. Один она подала поверх костра Геду, а сама откусила от другого. Хлеб был черствый, но очень вкусный и сытный.
Какое-то время они молча жевали хлеб.
— Сколько идти отсюда до моря? — спросила она.
— Два дня и две ночи. Впрочем, вдвоем идти придется дольше.
— Я сильная, — сказала она.
— Да. И отважная. Только спутник у тебя усталый, — с улыбкой сказал он. — К тому же хлеба у нас не так много.
— А воду мы найдем?
— Завтра, в горах.
— А еду для нас ты сможешь разыскать? — спросила она чуточку смущенно и робко.
— Для охоты требуется и оружие, и время.
— Я имею в виду — при помощи своего искусства. Например, заклинанием.
Помешивая огонь раздвоенным можжевеловым прутиком, он сказал:
— Ну, позвать, например, кролика я могу… Сейчас как раз время кроликам выходить из нор, они всюду вокруг нас. Вечер — это их пора. Но неужели ты сможешь схватить, освежевать и сварить кролика, которого сама же позвала? Конечно, можно дойти до этого, если мы будем умирать от голода. Но я считаю, что таким образом будет разрушено доверие.
— Понимаю. Но я думала, может быть, ты сумеешь наговорить…
— Ужин — это ты имеешь в виду? Конечно, смогу. Вдобавок на золотых тарелках, если тебе угодно. Но это будет лишь иллюзия, а если съешь иллюзорное блюдо, то потом чувствуешь себя еще голоднее, чем прежде. Это так же полезно, как есть собственные слова.
И она увидела, как в свете костра на мгновение вспыхнули его белые зубы.
— Вижу, магия у тебя особенная, — сказала она ему, как равная равному. И вправду, пусть он был маг, но и она не кто-то, а Первая Жрица. — Похоже, польза от нее может быть только в великих делах.
Он положил в костер немного хвороста, и огонь, вспыхнув, рассыпал фейерверк искр и крохотных угольков, пахнущих можжевельником.
— Послушай, а ты в самом деле можешь подозвать кролика? — неожиданно совсем другим тоном спросила Тенар.
— Ты хочешь, чтобы я это сделал?
Она кивнула.
Он повернулся от костра и негромко выдохнул в бескрайнюю звездную ночь:
— Кеббо! О кеббо!
Молчание. Ни звука. Но вскоре на самом краю круга, куда дотягивался колышащийся свет костра, выглянул круглый глаз, похожий на бусинку черного янтаря. Чуть ли не у самой земли. За ним был изгиб пушистой спинки и ушки — длинные, настороженные.
Гед сказал еще что-то. Ушки дернулись, и неожиданно из темноты возникла вся головка. А затем, в тот миг, когда крохотное существо поворачивалось, Тенар увидела его всего — маленького, мягкого: он взлетел в воздух в гибком, беспечном прыжке и вернулся в кусты, в ночь, к своим делам.
— Ax! — сказала она, опять позволив себе дышать. — Какая прелесть!
Вскоре она спросила:
— А у меня получится?
— Ну…
— Это тайна лишь для посвященных, — быстро договорила она за него, снова приняв исполненный достоинства тон Первой Жрицы.
— Тайной здесь является имя кролика. И его нельзя использовать легкомысленно, не имея на то важной причины. Но ты сама видела — сила призывания не тайна, а дар.
— О, — сказала она. — Понимаю. И у тебя такая сила есть.
И в голосе ее прозвучали гнев и горечь, которых не могло скрыть притворное шутовство. Он только глянул на нее и ничего не сказал.
Он действительно был страшно измучен противоборством с Безымянными и все свои силы растратил в сотрясающихся туннелях. Хотя он и выиграл эту битву, но на ликование не оставалось никаких сил. Вскоре он снова завернулся в плащ, улегся чуть ли не у самого огня и заснул.
Тенар осталась сидеть; она подкладывала в костер хворост и смотрела на зимние звезды, ярко сверкающие по всему небу от одного края горизонта до другого, — до тех пор, пока голова у нее не закружилась от всего этого великолепия и тишины. Тогда она тоже задремала.
Проснулись они оба одновременно. Костер погас. Звезды, которыми они любовались, стояли теперь высоко над горами, а на востоке успели взойти новые. Разбудил их холод — сухой холод пустынной ночи, принесенный ветром, пронизывающим насквозь, как ледяной нож. На юго-западе небо затянула облачная пелена.
Собранный вечером хворост почти весь сгорел.
— Давай вставать, и в дорогу, — предложил Гед. — Скоро рассвет.
От холода у него зуб на зуб не попадал, поэтому она с трудом поняла его. Они встали и пошли дальше, вверх по отлогому длинному склону, поднимающемуся на запад. В звездном свете кусты и камни казались совершенно черными, поэтому идти было легко, как днем. Поначалу совершенно окоченевшие от холода, они понемногу согрелись от ходьбы, перестали пригибаться и дрожать, идти стало легче.
К восходу солнца они достигли уже первых возвышенностей западных гор, которые всю жизнь, как стена, отгораживали от Тенар весь остальной мир.
Они остановились для отдыха в рощице незнакомых деревьев, на ветвях которых еще трепетали золотые листочки. Гед сказал девушке, что это осины. До этого она не знала никаких деревьев, кроме можжевельника, частых осокорей возле реки да сорока яблонь в саду Священного Селения. Маленькая птичка в ветвях осин выговаривала тоненьким голоском: «Ди-ии, ди-ии». Деревья росли по берегу ручья, узкого, но полноводного и шумного, легко ворочающего камни и упавшие в него сучья. Ручей был слишком стремительным, чтобы замерзнуть. Тенар почти испугалась его, ведь она привыкла к пустыне, где все вещи и твари молчаливы и медлительны: и ленивые речушки, и сонные тени облаков, и бесстрастные хищные птицы, час за часом терпеливо кружащие в небе.
На завтрак они поделили кусок хлеба и последний, раскрошившийся кусочек сыра. Немного отдохнули и пошли дальше.
К вечеру они успели подняться в горы достаточно высоко. Небо затянуло тучами, дул ветер, неся с собой стужу. На ночлег они расположились в лощинке возле другого ручья. Там росло много кустов и деревьев, и сухого хвороста на земле было в изобилии. Они сложили весьма основательный костер из коряг и толстых стволов,
