Алексей Игнатушин - Железная скорлупа

Прекратив шаркать метлой, второй подросток спросил:

– И что, не убирать?

– Пусть дураки убирают, я лучше посижу в сторонке, а перед вечерней проверкой все и сделаю, так проще! – объяснил напарник. Второй подросток, пожав плечами, продолжил подметать двор.

– Дурак! – сказал первый. – Ну и корячься!

– Убирать надо, – ответил второй уборщик назидательно, упрямо поджав бледные губы.

Сердце юноши мощно забилось, удары принесли тупую боль, в голову ударила злая волна.

– А ну, пошли отсюда, мелкие сволочи! – заорал он так, что все на него обернулись.

Подростки испарились, а Гингалин злобно оглядел замерших слуг, и двор мигом загудел, как шмелиный рой. Юноше стало стыдно, и он кинулся в замок, расталкивая встречных.

Вид дверей в покои успокоил, будто моряка – берег. Гингалин поспешно распахнул резные створки, обежал, захлопнул их за собой, затем прислонился к твердому дереву…

От тонкого аромата сердце екнуло. Отлепился от двери, и Хелия смущенно опустила голову под его строгим взглядом. Гингалин скучающим взглядом оглядел комнату, заваленную шелками, золотом, драгоценной мебелью, подойдя к кровати с балдахином, присел на краешек чуть в сторонке от фрейлины.

– Добрый день, леди, – сказал церемонно.

– День добрый, сэр Гингалин, – тихо ответила Хелия.

«Что на этот раз?» – подумал с вялым любопытством.

Хелия молчала, в комнату через приоткрытое окно врывалась разноголосица толпы во дворе, изредка – птичий щебет. Гингалин молча пялился на стену. Фрейлина бросала на него робкие взгляды, пугливо отворачивалась.

«Долго будем молчать?»

– Какая вокруг суматоха, леди, – пожаловался вслух.

– И не говорите, сэр, – оживилась девушка, но тотчас умолкла.

Гингалин разглядывал узор ковра, ковырял ворс носком сапога. Хелия, сцепив пальцы в замок, смотрела куда-то в пространство.

– Шум утомляет, – буркнул Гингалин. – Гомонят день и ночь.

– Да, сэр, очень утомительно, – кивнула фрейлина.

– Немного осталось, – выдохнул Гингалин. – Три дня.

Фрейлина омрачилась.

– Да, – прошептала она грустно, – три дня.

Гингалин встал, Хелия настороженно смотрела, как он нервно расхаживает по комнате. Наконец юноша приблизился к ней, и у фрейлины сладко заныло сердце.

– Леди, зачем вы пришли? – спросил он устало.

Хелия подняла на него взгляд, затем отвернулась.

– Королева чересчур занята знатными гостями, – сказала тихо. – Ей не до меня.

– Но почему вы пришли ко мне, разве не интереснее поболтать с другими фрейлинами?

Хелия досадливо дернула плечиком, наморщила носик.

– Эти болтушки только о свадьбе и говорят, хвастаются нарядами, – сказала сердито. – Надоело слушать.

«Ну, дождь пойдет, – усмехнулся он мысленно. – Женщину утомили разговоры о нарядах и свадьбе, как же!»

Гиацинтовые глаза отражали внутреннюю борьбу, Хелия мучилась сомнениями, зубками смяла нижнюю губу до бела.

– Сэр Гингалин, – начала робко, – вы уверены, что хотите женитьбы?

– Что за вопрос? – пробормотал он, отворачиваясь.

Хелия, мягко шелестя зеленым платьем, встала.

– Это важно, – сказала она.

– Кому? – спросил он тоскливо.

Пауза.

– Мне.

– Вам-то зачем? – Он начал раздражаться.

– Поверьте, очень важно.

Гингалин страшился повернуться к ней лицом. Упрямо разглядывал гобелены на стене. Хелия задела уязвимое место: ближе к свадьбе его охватили тягостные раздумья и сомнения. Идея стать королем поблекла, потеряла привлекательность. Все чаще он вспоминал Педивера.

«Он был добрым, доблестным, истреблял нечисть, пока люди от него не отвернулись, пока не рухнула вера во все святое, как у меня. Неужели и я стану таким же чудовищем, ублюдком?»

Вспомнилось лицо обесчещенной вилланки, и он застонал. Хелия тут же коснулась его затылка теплыми губами, обняла и, дрожа, прижалась к спине.

– Что с вами?

Гингалин вздрогнул, нахлынуло сильное чувство, светлое, но хрупкое, будто росток прекрасного и чистого цветка.

«Нет, я не стану вторым Педивером, – подумал зло. – Больше никаких выходок, буду хорошим правителем».

Но перспектива просидеть на троне остаток жизни удручала, душа звала к странствиям, подвигам.

«Вернуться к рыцарям, – подумал тяжело. – В общество, созданное детоубийцей? Общество, основанное на лживых принципах и идеалах?»

– Вы дрожите, – прошептала Хелия. – Что вас гложет?

«Но кто сказал, что эти принципы, эти идеалы ложные?» – усомнился юноша.

Гингалин вспомнил, как приятно ему было жить в соответствии с упомянутыми идеалами, почти так же приятно, как вкушать изысканную пищу или издеваться над беззащиными, только удовольствие он тогда получал куда более благородное.

«Оттого что Артур подонок, идеалы рыцарства не перестают быть прекрасными, они находят отклик в душе, зовут к достойной жизни».

– Мой милый рыцарь, – прошептала Хелия. – Сколько нам выпало вместе испытать…

«Не перестают быть прекрасными, – подумал он насмешливо. – Но кто по ним живет? И какая участь ожидает благородных рыцарей в старости: больных, обездоленных, потрепанных в схватках за добро, за людей, не способных оценить благородство? К черту, я не хочу подыхать в нищете! Пора почивать на лаврах».

Гингалин высвободился из объятий Хелии.

– Леди, прошу простить, но мне необходимо побыть одному, – сказал он холодно.

Гиацинтовые глаза потемнели, и юноша поспешно потупился.

– Вы не ответили на вопрос, сэр, – сказала Хелия твердо.

– Какой? – удивился он делано.

– Сэр, вы переходите грань!

Поднялась волна раздражения, злости, захотелось грубо отчитать заносчивую фрейлину, нагрубить, нахамить… Сильное желание принесло новое удовольствие, горячее, грубое, мощное, и Гингалин, испугавшись темного порыва, сжал зубы.

«Педивер, наверно, становился подонком постепенно. Черт возьми, да не я ли говорил герцогу Преисподней, что душу можно продавать частями?! Этим сейчас и занимаюсь!» – мелькнула испуганная мысль.

– Извините, леди, – сказал хрипло.

«Срамлю рыцарей, а сам опускаюсь ниже их уровня. Педивер решил, что ему можно все. Он мог бы и в личине оборотня остаться человеком, но предпочел стать зверем в людском обличье».

Хелия заметила смятение юноши, смягчила выражение лица.

– Пожалуйста, ответьте: любите ли вы королеву?

– Она прекрасная женщина, мудрая правительница, – промямлил Гингалин. – Безусловно, заслуживает уважения и любви.