Алексей Игнатушин - Железная скорлупа

Гингалин поморщился, словно услышал непристойный звук, присущий свиноферме, махнул рукой:

– Вздерните преступника!

Виллан отчаянно закричал, метнулся в чащу. Швырнув его наземь ловким ударом «пяткой» пики в хребет, егеря с хохотом связали ему за спиной руки, деловито свили петлю и оплели грязную шею белым кольцом.

Гингалин с холодной усмешкой наблюдал, как вопящего крестьянина усаживали на коня, как егерь, взобравшись на дерево, привязывал конец веревки к толстой ветке.

– Хоть раз в жизни побудет господином, покатается на лошадке! – смеялись охотники. Гингалин одобрительно улыбался.

Легкий шлепок по крупу, и вопль виллана оборвался, его судорожный танец вызвал громовой хохот. Гингалин равнодушно отвернулся от первого весеннего плода, скомандовал:

– В замок! Пора пообедать.

Кровь нехотя остывала после бешеной скачки. Гингалин подставил лицо солнечным лучам. В светлом небе плыли кудрявые облака, похожие на белоснежные горы, летающие острова и сказочных животных.

Конь, громко фыркая, тянулся к изумрудным стеблям, вокруг расстилалось зеленое море. Звонко пели птицы, стрекотали насекомые. Гингалин жадно вдыхал чистый воздух, грубое удовольствие щекотало мозг.

«Хорошо! Быстрый конь, ветер в лицо, запахи весны, ощущение полнокровной жизни!»

Во рту пересохло. Увидав справа деревню, Гингалин пришпорил коня.

Жители неустанно работали на полях, чтобы прокормить лордов.

«Хорошо, пусть работают», – подумал он с удовольствием.

Он ехал по улице, всматриваясь в дома, мимо шмыгала домашняя птица, громко лаяли псы. Ощутив чей-то пристальный взгляд, он резко повернул голову, заметил в дверном проеме хижины мелькнувшую фигуру. Конь покорно направился к неказистому домику.

Гингалин, спешившись, бесцеремонно зашел в дом, скривился при виде скудного убранства. В темном углу лежал комок тряпок. Гингалин сказал неприязненно:

– Эй, там, я хочу воды, принеси!

Тряпки зашевелились, и перед взором рыцаря предстала угловатая девушка – юная, почти ребенок, она торопливо проковыляла мимо. Гингалин, сердито сопя, переминался у входа, сплевывал на пол, устланный соломой, от тяжелых запахов в носу свербело.

Девчушка вернулась с водой, юноша брезгливо отпил из грязной щербатой плошки, остатки выплеснул на пол.

– Может, станет чище, – хохотнул грубо.

Девчушка съежилась, в ее огромных глазах читался страх. Гингалин обратил внимание на хромоту, кивнул: понятно, почему не в поле, поранилась, наверное.

– Как живете? – спросил покровительственно. – Что молчишь, отвечай!

– Хорошо, государь, – прошептала девушка.

Гингалин с усмешкой обвел комнату рукой:

– Незаметно.

– Зима выдалась тяжелой, но мы не жалуемся, – сказала смиренно.

– Хорошо, – кивнул юноша.

Девушка попятилась от его пристального взгляда. Гингалин воровато огляделся и прикрыл за собой дверь.

– Нет, пожалуйста, не надо, – прошептала вилланка умоляюще, что распалило его еще сильнее.

Хромоногая попыталась выбежать из дома, но юноша ухватил ее за пояс, грубо развернул и отправил на пол. Захлебываясь темным желанием, он задрал ей юбку на спину, вошел грубо, неистово. Плач и мольбы девчушки возбуждали его лучше изысканных ласк.

С мощным выдохом переждал сладостное ослепление, затем отшвырнул вилланку. Та зарыла лицо в солому, хрупкое тело сотрясала дрожь, по белым бедрам текли красные струйки.

Гингалин, довольно рыкнув, натянул штаны, ладонью смахнул со лба пот. На пол бросил пять серебряных монет:

– Вот, в помощь семье. Да не реви. Я твой господин, гордись оказанной честью.

Девушка надрывно рыдала. Юноша пожал плечами, пинком сорвал дверь с петель и полной грудью вдохнул сладкий весенний воздух:

– Хорошо!

Солнце теплыми лучами гладило по щекам, Гингалин довольно жмурился, наслаждаясь легкостью и силой. Прыжком взлетел в седло, в лицо ударил ветер, приятный холодок остужал пожар в груди.

Облака плыли по синему небу, сливаясь в кудрявые пары, кружились в медленном танце. От распирающего восторга Гингалин привстал в седле, захохотал.

До свадьбы оставалась неделя.

Глава десятая

Все в замке пребывали в хлопотах.

Носились прачки, разнося аромат свежего белья. Поломойки и горничные скоблили залы, разливая по полу реки мыльной воды. Стучали молотки, вжикали пилы, вкусно пахло свежим деревом.

Во дворе резали птицу, забивали быков и свиней, а на кухне сбивались с ног, целые рощи дров шли на поддержание огня в печах. В саду повязывали на ветки цветные ленты, а залы украшали цветами.

Вереницы знатных гостей стекались в замок всю неделю. В замке стало не протолкнуться от пришлых слуг, челяди, гомон звучал днем и ночью.

Гингалин забрел в отдаленный тупик с зарешеченным окном, на стенах тускло поблескивали мечи, топоры, умбоны щитов. От стен гулко отражались его беспокойные шаги.

Гингалин снял со стены огромный топор, вгляделся в шероховатую рукоять, темную от времени, рассек воздух пробными махами.

Затем вернул топор на стену, пальцем с преувеличенным любопытством поковырялся в кладке каменной стены. Подошел к окну и завороженно уставился на бурлящий двор.

Прикусил указательный палец, задумался. Резким выдохом колыхнув стоячий воздух, помял левую сторону груди и, резко повернувшись, стал гулко печать шаг по коридору.

Пустая каменная вена влилась в полноводную артерию: Гингалин, милостивыми кивками приветствуя челядь, рыцарей, знатных гостей, продирался сквозь людское месиво, словно рыба сквозь мелкоячеистую сеть.

«Да провалитесь вы все!»

Волна раздражения спадала, но накатывала новая, заставляя его нервно метаться по замку.

Юноша решил заглянуть в конюшню, проведать белоснежного любимца. Конюхи при появлении жениха удалились.

Гингалин на прощанье взъерошил белую гриву, и конь брезгливо фыркнул от поцелуя в нос. Юноша, коротко хохотнув, вышел во двор.

– Пошевеливайтесь, лентяи, чтоб двор блестел! – кричал конюх сердито на двух мальчишек.

Подростки покорно кивнули и зашаркали по грязной земле метлами.

– Чего мести? – бурчал один подросток недовольно. – Все равно скоро опять заляпают дерьмом.

Второй молча очищал двор.

Гингалин с любопытством наблюдал за ними, прислонившись к стене конюшни.

– А катись оно!.. – вдруг крикнул первый паренек, отбрасывая метлу. – Все равно нагадят.

Прекратив шаркать метлой, второй подросток спросил:

– И что, не убирать?