Людмила Астахова - Невиновных нет

Странный это был ужин — безмолвный, если не считать вежливых фраз, предписанных этикетом, таинственно-счастливый и какой-то настороженный. Рамман бросал виноватые взгляды на мать, которая то хмурилась, то улыбалась. Аластар просто ел, время от времени отвлекаясь от тарелки, чтобы разглядывать семейные портреты. Он никогда не бывал в Янамари-Тай, никогда не видел дома, где Джона выросла, где жила с Брандом Никэйном, где родились дети… И это — красивый дом, уютный, теплый, дружелюбный, вынужден был признать диллайн. Такой, каким никогда не будет его собственное гнездо.

После десерта, когда дамы покидают столовую, а мужчины разливают по крошечным рюмкам крепкое вино, Джона заявила, что намерена немедленно принять ванну, и удалилась.

— Я сдержал свое обещание, — сказал Аластар.

— Никогда не сомневался в твердости вашего слова, милорд.

— Сомневался.

Рамман спокойно пожал плечами.

— Совсем чуть-чуть. И рад, что мои сомнения развеялись.

Они выпили по глотку, Эск вкратце рассказал о событиях на Шанте. О том, что произошло на самом деле, а не то, что он написал в официальном отчете лордам Адмиралтейства.

— Дядя моего деда тоже был морским офицером.

— Я как раз гляжу на его портрет кисти мэтра Ирантаса. Оддин Янамари, если не ошибаюсь. Вы на него очень похожи.

Суровый русоволосый господин с цепким взглядом, в зеленом камзоле на фоне морского пейзажа, кажется, не слишком радовался возможному портретному сходству, но с утверждением графа Эска сложно спорить. Похож, и даже очень. И слава Предвечному.

— А на соседнем портрете запечатлен мой отец — лорд Никэйн. Вы ведь были знакомы при его жизни?

— К сожалению, не имел чести. Но я убежден, что он был прекрасным и умнейшим человеком.

— Да, вы правы.

Аластар подошел ближе и присмотрелся. Писал кто-то из малоизвестных живописцев, но поразительно талантливо. Так передать характер надо еще суметь. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, почему графиня-шуриа выбрала именно его. Бранд Никэйн любил жизнь, как цветок любит солнечный свет.

«Я отдал тебе Джону, лорд Никэйн, и отдам тебе своего первородного сына. Ты заслужил его любовь и преданность, а я — нет, ни того, ни другого». Аластар Дагманд Эск был одержим Долгом, а потому понял Раммана правильно.

— Пожалуй, вы унаследовали не только его ум, но и характер, Рамман. Я бы гордился таким сыном, как вы, — сказал Эск. — Спокойной ночи, молодой человек.

И ушел, ступая совершенно бесшумно, как умеют ходить только Диллайн. Рамман, кстати, тоже так умел.

Рамман Никэйн Янамари

Он не спал всю ночь, возбужденный разговором, переживая его заново снова и снова, прокручивая в памяти каждое слово. Аластар догадался, он слишком умен, он слишком горд, и он любит Джону. Это же видно с первого взгляда. И с нею он теплый и спокойный, в то время как со своими домочадцами в Амалере — ледяной и равнодушный. Конечно, Аластар все понял, ему ведь триста лет, ему надоели праздные разговоры, ему нравится думать и молчать. Конечно, он додумался до ответов самостоятельно, точно так же, как в свое время Рамман разгадал тайну своего рождения. Разумеется, в одиннадцать лет сложно судить о поступках матери, но даже в столь юном возрасте нельзя не задаться вопросом — отчего день рождения брата празднуется на несколько месяцев раньше, чем надо. А потом четырехлетний Идгард заговорил о странных вещах и проявил все признаки одержимости, которые Рамман замечал и за собой. Слишком пристрастные интересы, неестественные для маленького ребенка, его недетская настойчивость, пугающая сосредоточенность — все одно к одному. Идгард был одержим Законом, так же как его старший брат — Порядком, только в гораздо большей степени. Не хорошо и не плохо, просто с этим нужно научиться жить. Вот только у Бранда никакой одержимости не наблюдалось. А следовательно… Короче, граф Эск вовсе не льстил молодому Янамари, когда хвалил его ум. И диллайн великодушно решил предоставить юноше выбор, а тот выбрал Бранда Никэйна. Это Бранд впервые посадил его на спину лошади, это он водил семилетнего мальчика по столичному Цветочному Парку, подробно рассказывая о каждой статуе, это он в свой свободный вечер приходил в детскую, чтобы развлечь сына интересной и поучительной историей собственного сочинения. Это Бранд привозил ему новейшие книги, это он беседовал о мироздании и боге. Рамман носит фамилию своего отца, настоящего отца, единственного возможного отца.

Но правда еще и в том, что он хочет, чтобы и у Совенка, у его маленького брата, тоже был отец. Тот, который будет говорить с ним о боге и звездах, о кораблях и девушках, которым мальчик станет гордиться.

С тех пор как Рамман вернулся в Янамари и забрал брата из «Жасминовой долины», он только и делал, что взвешивал «за» и «против». И на одной чаше мысленных весов — Мирари и Сина, дочери графа Эска, девочки, которые никому не нужны, а на другой — будущее Совенка.

Светало. Утро пришло в Янамари-Тай, а ночь отступила.

— Ты не заслужил его любви, Аластар Эск, но Идгард заслуживает твоей, как никто иной, — сказал молодой человек и решительно отправился в детскую.

Джона

Яркое солнце, заливавшее опочивальню светом, с огромным трудом разбудило леди Янамари. Она открыла глаза и не поверила им. На другой стороне кровати лицом к ней на боку лежал Аластар, а рядом с ним свернулся клубочком Идгард.

— Как ты могла, Джойана Алэйя? О чем ты только думала? — молвил диллайнский князь, прижимая к себе лохматую головенку мальчика.

— Он сам пришел?

— Да. И сказал: «Здравствуй, папа», — тихо прорычал Аластар. — Он так похож на меня в детстве. А ты… ты совершенно сумасшедшая. Через пару лет достаточно будет бросить на Идгарда один лишь взгляд, чтобы понять, чей он сын.

Джона демонстративно зевнула. Есть ли смысл спорить с обвинителем, если он уже вынес приговор?

— Они убьют его.

Они — это эсмонды.

— Теперь — нет, — отрезала шуриа. — Или ты не рад, что хотя бы один из троих заранее отданных на откуп Эсмонд-Кругу мальчиков не превратится в твоего врага?

— Откуда ты знаешь?

— Подслушала во время разбирательств в Эсмонд-Круге. Тив Херевард сам сказал, — честно призналась женщина. — Семнадцать лет назад.

— Ну, радуйся, ты отомстила. Эсмонды придут в ярость, будет скандал, и я не знаю, чем он закончится для всех нас.

Аластар знал, только заранее пугать не хотел.

— Я радуюсь. А ты? — Джона кивнула на спящего малыша.

Изогнула бедро и лежа подбоченилась, как базарная торговка. Мол, я в своем праве.