Людмила Астахова - Невиновных нет

— Да! — отозвалась она, настороженно взглянув на дверь, и тут же устыдилась этой настороженности, и мыслей своих дурацких устыдилась тоже. Что за глупости, право. И совершенно нечего бояться здесь, в надежном и уютном, словно материнская утроба, трюме флагмана ролфийского флота.

— К вам гости, посвященная, — доложил вестовой из коридора и отступил в сторону, пропуская в каюту…

— Джойн!

Что ни говори, а серый женский мундир эрне Кэдвен шел, придавая облику девушки строгости и, как это ни странно, утонченности. Правильные черты, аккуратная прическа, сосредоточенный взгляд человека, знающего, чего он хочет от жизни. Ну, по крайней мере, уверенного в том, что знает точно. В светлых зеленовато-серых глазах Джона сразу увидела опасение, быстро сменившееся облегчением. Так и хотелось сказать: «Нет, эрна, твой хрупкий покой не будет нарушен, твои нововозведенные бастионы останутся неприступны. Пока неприступны». Грэйн вернулась в привычное и понятное окружение, пусть же насладится затишьем. Возможно, оно перед бурей. Скорее всего.

Грэйн поднялась и радостно воскликнула:

— А! Это ты! Отлично. Проходи, садись… ох, тут и сесть особенно некуда… а вот сюда! — она мигом смахнула в раскрытый сундучок разложенные на рундуке под окном бумаги и улыбнулась. — Хорошо, что ты пришла.

— Вот… — смутилась отчего-то Джона, вдруг забыв, куда девать руки. — Захотела увидеть тебя и поздравить с новым чином.

И язык ролфи тоже немедленно сковало непонятное и неуместное смущение:

— Да. Вот… видишь, они решили, что приказ я все-таки выполнила.

Обе женщины чувствовали, что говорят совсем не о том, о чем хотели и о чем надо сказать в столь ответственный момент.

— А что ты читаешь? — с наигранной веселостью спросила графиня, стыдясь саму себя за фальшь в голосе. — Какая толстая книга. О чем она?

Грэйн скованно потерла тяжелый кожаный переплет, зачем-то передвинула книгу с одной половины стола на другую:

— А, это… «Фортификация и осады». Пользуюсь свободным временем, чтобы начать готовиться к Академии потихоньку… Я же теперь окончательно приписана к ведомству лорда Конри, а это — гвардия… И я уже лейтенант. Еще несколько лет, и можно будет воспользоваться правом подать прошение… Столько всего предстоит узнать и выучить, Джойн, что… Вот. Готовлюсь.

— О! Самая настоящая военная карьера! Желаю удачи! — воскликнула Джона и осеклась.

«Великие Духи! Мы же не умеем! Не умеем прощаться. Мы совсем не умеем говорить нужное, действительно нужное, самое главное. Мы пытаемся уберечь друг друга от боли, от вида слез, от спазмов в горле и делаем еще больнее. Разве мы с Грэйн вместе не прошли половину Синтафа, не преодолели столько всего, разве мы не были смелыми, когда это было необходимо?»

И тогда она решительно взяла ролфийку, которая сидела напротив, за обе руки, посмотрела в глаза и сказала… Да, она разомкнула уста, заставила себя, бросилась грудью на этот острый штык:

— Ты ведь тоже не веришь, что мы теперь сможем жить так, как жили раньше?.. По-прежнему… Как будто ничего не случилось… Потому что случилось. И я не верю.

Грэйн широко распахнула глаза и выпалила:

— Я тоже не верю. Я знаю! По-прежнему уже никогда не будет. И этого хорошо, Джойн. — А почему хорошо, что хорошего в навсегда перевернутой жизни — кто из них смог бы объяснить? Даже богам и тем, верно, неведомо. И уж совершенно незачем было добавлять не к месту: — А ты знаешь… по-ролфийски Джоэйн значит «Живая».

— Я живая благодаря тебе, Грэйн эрна Кэдвен. И я другая тоже благодаря тебе. И… наверное, это не просто так, это судьба. Иначе и быть не может.

«Судьба?! — Грэйн захотелось выкрикнуть это, злобно выплюнуть в самодовольные морды действительности и реальности, где соседствуют волшебные руны и паровые машины, крылатые диллайнские колдуны и капсюльные ружья, бесплодные каменистые земли и древние проклятья. И нет лишь одного — свободы самим распоряжаться своей жизнью. Ни у кого из них. Все заложники, все пленники — и князья, и графини, и колдуны, и ролфийские офицеры, и бывшие рилиндары, и даже разбойники-чори вместе с их хозяевами. Невиновных нет! Но почему, проклятье, почему их нет? — Проклятье такой судьбе! Тысяча проклятий судьбе, которая решает, чему быть. И десять тысяч проклятий этому Проклятию!»

Ей бы сказать — не хочу терять тебя, не желаю отдавать тебя Ночи! Но сказала она другое:

— Оставайся живой, Джойана. Объяви смерти войну и только посмей проиграть! Будь как он, — Грэйн кивнула на окно, подразумевая то ли Джэйффа, то ли Тэлэйт. — Как этот остров. Боги видят, если бы я знала, как Его снять! Джойн, если бы я только знала… — ролфи сжала кулаки и свирепо оскалилась, прорычав: — Это — неправильно! Так не должно быть. Как угодно, только не так! Не с тобой!

Она опустила голову и добавила уже тише:

— Сигрейн была… не права. Нельзя топить весь помет из-за одного бракованного щенка. И если и впрямь нет невиновных… если все в ответе за поступок одного, так почему же… — Оно было совсем рядом, совсем близко, это единственно верное объяснение, оно было таким простым, оно должно было быть простым! Но почему-то Грэйн никак не могла это вспомнить, а потому осеклась и сказала только: — Это не может быть справедливым. Я не понимаю, почему боги допустили это, почему ваша Мать это позволила. — Грэйн беспомощно развела руками, не пытаясь побороть растерянность и какую-то вязкую пустоту, словно под ногами вдруг не оказалось опоры. Совсем как тогда, в синхелмском лесу. — Не понимаю.

«Ты такая храбрая, ты такая… настоящая, моя Грэйн», — ахнула Джона и обняла девушку крепко-крепко, прижавшись щекой к ее щеке.

— Ничего никогда не бывает без смысла, — прошептала она в самое ухо ролфи. — Ты и я. Я — проклята, но тогда почему тебе так больно думать, что я могу не проснуться завтра? И почему же я не виню тебя, и не завидую тебе, и люблю просто так, без всяких условий? Я не знаю, почему молчала Глэнна тогда, но я знаю, что она отвернулась от ролфи. Может быть, на то они и боги, чтобы мы сами решили за себя, кого нам любить и ненавидеть?

— Без нас боги мертвы, Джойн. Они создали нас, но и мы сами создаем их. Верность должна быть взаимной, — и улыбнулась, вдруг вспомнив: — Представь, я там, в форте, придумала даже, как это соединить! Ну, это ваше шурианское, насчет жизни, и наше, про верность. Смотри, что получилось… Каждая жизнь должна быть прожита — так? — но даже мертвый не побежден навсегда, если остался верен! Я останусь верной, Джойн. И ты тоже.

Джона поцеловала Грэйн в щеку. По-сестрински. Как никогда не целовала своих сводных сестер, как вообще никогда не целовала других женщин. И засмеялась.