Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рауграф

В монастыре Святого Цистерия напряженно-радостная атмосфера, все работают, не различая дни и ночи. Монахи самозабвенно печатают Библию и труды Отцов Церкви, а вчерашние алхимики трудятся, впервые ощутив себя в безопасности.

Они хоть и жаждут всего и сразу, но достаточно разумные люди, чтобы не отказываться и от синицы в руке. Когда я в прошлый раз подробно объяснил принцип работы пара, демонстрируя закипающий чайник и рассказывая, что вот этот пар разрывает на части самые толстые чайники, если плотно заткнуть носик, у многих глазки загорелись. Поняли, что предлагаю хоть всего лишь синицу, зато золотую синицу…

Мысль, натренированная на поисках эликсира жизни и философского камня, достаточно быстро приняла основную идею и начала приспосабливать под реалии. Здесь я помалкивал, они знают лучше, я лишь генератор идей. Работа закипела, на листах пергамента рисовали конструкцию паровоза, я подсказывал, если видел слишком грубые ошибки. А тем временем под руководством отца Варфоломея и отца Уриэля бригады рабочих за городом начали строить насыпь для железной дороги, прокладывать шпалы. Я разъяснил, как сделать деревянные лопаты-штопки, которыми штопают грунт, то есть заталкивают его под уложенные шпалы, дабы те лежали плотно, не проседали. Для этого с морского берега уже начали пригонять подводы, заполненные доверху мелкими морскими ракушками. Они не размокают, лежат плотно, выдержат даже заполненные стальными слитками вагоны… или закованными в доспехи благородными рыцарями, отправляющимися в новый крестовый поход.

Другие бригады одновременно роют по бокам канавы для отвода воды, так называемые кюветы. Негоже, если ливень размоет с таким трудом построенную дорогу…

Все жаждут узнать, что же это будет, для чего такая странная дорога. Еще неделю тому я положил на уложенные шпалы два древка копья и объяснил, что по таким полозьям лошадям проще таскать тяжело груженные телеги. Это поняли все и сразу, это же счастье какое, если колеса будут и будут катиться, не застревая в каждой колдобине, как сейчас. Лошади тратят все силы на вытаскивание из ямок, пусть даже мелких, а вот если будет катить ровно и гладко…

Я помалкивал, что дам сперва привыкнуть к лошадиной тяге, пусть все убедятся воочию, как это здорово и какой огромный груз с легкостью тащит простая лошадка, а потом и выведу того монстра, что запрятан у меня в Тоннеле под Великим Хребтом.

Но, конечно, главную ставку делаю на паровозы местного изготовления. Сам паровой котел сделать – раз плюнуть, а вот для изготовления прочих деталей придется привлечь лучших оружейников и кузнецов…

Отец Дитрих вышел навстречу, весь сияющий, как рождественский дед, можно плюнуть в рожу тому, кто скажет, что это и есть Великий Инквизитор.

– Отец Дитрих!

– Дорогой Ричард, – произнес он, – я уже слышал про ваш поход…

Я отмахнулся:

– Все наладится, отец Дитрих. Я уже все продумал. Там все просто…

– А где сложно?

– Знаете, отец Дитрих, – сказал я доверительно, – как и всякий умствующий, люблю почесать языком о Боге, о вере, о религии, о загадках бытия, все ли есть в Библии… Мы за такими разговорами чувствуем себя умнее и значительнее, иной раз даже уважать себя начинаем, но сейчас этими разговорами уже объелся, обожрался, у меня уже… из меня лезет!

Он сказал сочувствующе:

– Да, ты прежде всего воин.

– Я?

– Не воин, – поправил он сам себя, – но человек действий, а не рассуждений. А тебе пришлось отвечать на их поле и по их правилам. Но, сын мой, утешь себя тем, что они скоро закончат.

Я сказал уныло:

– Закончат? Мне кажется, только входят во вкус, как волки, что ощутили вкус моей крови…

Он покачал головой:

– Живи, как живешь. Каждый делает свое дело.

Я спросил дрогнувшим голосом:

– Отец Дитрих… Мне обещано отлучение от Церкви. Неужели вы не заступитесь?

Он посмотрел с сомнением:

– Неужели зашло так далеко? Гм… Слушай, сын мой, а как ты думаешь, не лучше ли на те гладкие рельсы, что ты нарисовал, нанести зубчики? Чтобы колеса цеплялись! А то ж тяжелая телега с места не сдвинется!..

Вернулся я поздно, в большом зале слуги тянут канат, приседая почти до пола, а огромная люстра поднимается медленно и величаво, раскачивается чуть-чуть, иначе от движения воздуха свечи погаснут, тут свои тонкости в поднятии к самым сводам.

Сэр Эйц впустил Ришара, Растера и Арчибальда, с ними скромно до горделивости держится невысокий человек в одежде ремесленника со знаками отличия гильдии оружейников. В руках у него нечто накрытое черной тканью, размерами смахивающее на голову буйвола.

– Ваша светлость, – произнес он с достоинством. – Ваш шлем…

– Я заказывал? – спросил я.

– Ваши лорды, – пояснил он, – для вас…

Ришар, довольно улыбаясь, эффектным жестом, как фокусник на ярмарке, сорвал черный платок. В руках оружейника заблистал золотом богато украшенный шлем. Верхнюю часть опоясывает красивый венчик с зубчиками, как у стены рыцарского замка, а это значит – у меня в руках именной шлем маркграфа. Чтобы и при закрытым забрале все узнавали во мне меня самого. Тем более что у основания зубчиков искусно вделаны рубины. То ли знают, что они мне нравятся больше алмазов, то ли рубины символизируют кровь и пожары, а это, видимо, в их представлении больше вяжется с титулом маркграфа, или, хуже того, с моим именем.

– Дивная работа, – сказал граф Ришар с восторгом. – Когда я увидел, как получилось, не утерпел и сам заказал, уж простите, у местных оружейников полный набор! Чтоб от макушки и до пят в одном стиле, как здесь умеют.

Сэр Растер проворчал ревниво:

– Больно легкие… Не по-мужски это. На войну как на прогулку?

– В Сен-Мари сталь получше, – вступился Ришар. – Мы же все пробовали их панцири. И стрелами, и болтами, рубили и кололи. Что делать, наши хоть и толще, а раскалываются легче. Особенно если топором или молотом. У нас железо хрупкое, у них более вязкое. Этот шлем не прорубить, не расколоть!

– У сенмаринцев нет молотов, – сказал Растер с презрением. – Даже боевых топоров нет. А у настоящего мужчины всегда должен быть справа на седле топор или молот!

– У меня слева, – сказал Ришар.

Растер разинул рот:

– Почему?

– Догадайтесь с трех раз, – любезно предложил Ришар.

– Левша, – сказал Растер решительно.

– Близко, – ответил Ришар. – Всегда восхищался вашим умом, сэр Растер. Вы поняли все моментально! Да, я и левша. В смысле у меня обе руки правые.

Оба посматривали на меня с ожиданием, как и скромно потупившийся оружейник, о котором совсем забыли. Я повертел шлем в руках, переставил на стол.