Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)

— Магик, по всему видать, — авторитетно заявил обладатель латаного очига.[7]

— Почем знаешь? — простодушно изумился второй.

— Дык, глянь сам, пень ты эдакий — валяется посередь поляны, трава примята, как полз — а боле никакого следу, ни звериного, ни евонного. Значить, понимай так — с неба свалился. А кто еще у нас могет тут с-неба сваливаться, окромя магиков? Не-ет, давай-ка, Пафни, руби две жердины да пояс развязывай. К заставе понесем, нам от магиков награда выйдет!..

Застучали топоры.

Сильные и грубоватые руки осторожно перевалили Фесса на самодельные носилки.

— Ну, взяли, Пафни! — услыхал он, и носилки оторвались от земли.

Закачалось высоко над головой синее-синее, чистое, ничем не оскверненное небо.

— Терпите, господин магик, немного осталось, скоро вас до заставы донесем, с рук на руки охране сдадим, они вам лекаря настоящего вызовут, ничего с вами не случится, все бывает, мы тут испокон веку живем, разного навидались, да и диво было бы подле Долины не навидаться, не-ет, господин магик, нам от долинных хозяев только добро выходило, мы устав блюдем, обычай знаем, шапки за десять шагов ломаем, милостей и благостей многих желаем… — бормотали над самым ухом.

А потом, сквозь туман боли:

— Эй, куда прешься, деревенщина? Застава тут, не видишь, зенки уже совсем пропил? — голос был резкий, женский.

— Никак нет-с, видим, усе, значить, видим, госпожа воительница, мы тут-с не баклуши бьем-с, раненого магика, изволите ль видеть, выносим, значить…

— Раненого магика? — голос воительницы тотчас зазвенел. — Да что же ты молчишь, деревня?! Голова на плечах засиделась?! Эй, Птах, одна нога здесь, другая там — лекаря сюда! Живо!.. Раненого сюда несите… да осторожно, голытьба поганая! Так, опускайте… и давайте, давайте в сторону, вон там стойте — их магичное достоинство придут, вас спросят, все без утайки чтоб рассказали! А то… вы меня знаете!

— Знаем, госпожа Раина, как перед истинным небом, знаем… — униженно забормотали в ответ.

Фесс вновь сумел открыть глаза. Над головой — узорчатый потолок, караульню строили, словно царский дворец. И на фоне многоцветной мозаики — встревоженное молодое лицо. Большие серые глаза, сейчас напряженно сощуренные. Темные от пота, коротко подстриженные русые волосы. На плечах — вороненая кольчужная сетка.

Кажется, когда-то он знал ее… видел…

— Ваше магичное достоинство! Господин Кэр! — всплеснула руками воительница. — Да как же это вас так угораздило?! Кто посмел?! Ну, дайте мне только до него добраться… — Она не теряла даром времени. Ловкие руки уже аккуратно обмывали рану, готовясь наложить временную повязку с заживляющим эликсиром. — Господин Кэр! Ох, горе-то какое!

— Н-не… причитай… Раина… — выдавил из себя Фесс. — Не… достойно…

— Недостойно воина над ранами друга причитать, — сурово отрезала шилдмэйден. — А над ранами тех, кого присягнула защищать…

Фесс хотел ответить, но перед глазами все вновь поплыло. В растревоженной ране проснулась боль. Не удержался, зажмурился и застонал. Раина тотчас метнулась к двери.

— Птах! — раздался ее яростный вопль. — Ну где же ты, остолоп вшивый, ох, насидишься ты у меня без увольнительных!..

— Нет нужды, славная Раина, — ответил низкий, хрипловатый женский голос. — Твой воин выполнил приказ в точности.

— Госпожа Хюммель… — валькирия почтительно поклонилась.

— Она самая. Перестань мести челкой пол и иди сюда. Чем ты обмывала рану?

— Настоем бессмертника алого, госпожа ма…

— Без чинов, Раина! Или мы с тобой вдвоем на стены Архады не лазили? — возмутилась волшебница. — Сейчас посмотрю… молодец, грамотно. Теперь помоги мне… подержи его.

Где-то в области горла родилась теплая волна. Покатилась вниз, с каждой секундой становясь все горячее и горячее.

— Ы-ы-ы!!! — не выдержав, заорал Фесс. Коричнево-черная корка на месте ран вспыхнула. Обломки костей, казалось, пустились в безумный пляс. Рваные мышцы судорожно задергались.

Он перестал что бы то ни было видеть. Осталась только боль, сделавшаяся, казалось, больше, чем он сам.

— Держи его, Раина, держи! — пробился резкий и злой голос Клары Хюммель. — Крепче, мать твою, воительница херова! Вскрываю… Таз подставь!

Звонко забарабанили капли по бронзовому днищу. Последний звук, который он слышал. Дальше навалилось беспамятство.

Тлели остатки тяжелого занавеса. Император стоял, молча глядя на изуродованные трупы. Волшебников перебили всех до единого — впервые имперские мечи попробовали кровь адептов Радуги. Дворец замер, повсюду царила жуткая тишина, и даже сам хозяин Империи не дерзал кликнуть стражу.

Его Вольные тоже были мертвы. Тяжелая потеря. Их мало, всего несколько десятков, и каждый — куда дороже, нежели чем «на вес золота».

«Это война, — подумал он. Вдоль хребта полз вверх отвратительный слизняк животного страха. — Война с Радугой. Со всемогущими чародеями. Ими не напрасно пугают детей с колыбели. Сежес в одиночку справится с целой армией. Два Верховных мага уничтожат неисчислимые полчища, сотрут с лица земли целые города. Страшно подумать, на что способно объединившееся Семицветье…»

«Тот, кто начинает во страхе, лучше бросься на собственный меч», — припомнились древние строки.

Сколько крови…

Взгляд Императора невольно упал на одного из мертвых магов. Меч Вольного рассек тому грудь; в глубине раны мерно и страшно пульсировало сердце.

Он что, еще жив?!

Как хорошо, что стены дворца в этой части увешаны оружием…

Император сорвал богато инкрустированный золотом парадный трезубец и вогнал его в тело поверженного. Маг не шелохнулся — он был уже мертв, жить продолжало только его сердце. Три стальных острия вонзились глубоко в пол. Раздалось шипение, из раны полезла какая-то зеленая пена.

Отступив на шаг, Император с невольным ужасом следил за трансформацией. Он слыхал о подобном — маги накладывали на самих себя жуткие чары, чтобы после насильственной смерти превратиться в кошмарных монстров и сполна отплатить обидчику.

Содрогаясь от омерзения. Император спешил добить уже один раз умерших врагов. На последнем чародее сталь вновь завязла. Выдергивать застрявший в паркете трезубец Император уже не стал. Просто запер за собой двери.

Вся схватка заняла совсем немного времени. Он шел по молчаливым коридорам, снимая часовых с постов. На лицах воинов читалось удивление — для чего повелителю все это понадобилось? Небывалое дело, как есть небывалое…

Император старался не думать о том, сколько их доживет до завтрашнего дня. Пора было забывать о людях. Перед ним — не более чем бессловесные орудия, исполнители его воли. И ничего больше.