Корзина желаний (СИ) - Смирнов Андрей Владимирович

Она повторяла ему не раз, иногда даже кричала: «Я не твоя дочь, не твоя малышка, я твоя жена!» – но Вийон не слышал. Сценарий действующего сна попросту не предусматривал такой возможности. Самое большее, что он иногда, может быть, замечал – как открывается ее рот или слышал шепот, который не мог разобрать. В последние дни он, по крайней мере, начал слышать ту часть фразы, где она отказывалась называть себя его дочерью – хотя, конечно, и трактовал сказанное по-своему. Ну и наплевать. Все равно, что он думает, главное, чтобы больше не приходил и не сводил ее с ума призраками настоящей жизни, вернуть которую уже невозможно.

Переступая грязными босыми ногами по полу, покрытому прелой соломой, Иси-Элеса сделала несколько шагов в сторонуобщей комнаты. Слева доносились голоса Эбрана и Гета, но их самих не было видно – не считая редких моментов, когда из воздуха появлялись то части плеча или головы Эбрана, то нога или предплечье его брата. Мало сказать, что «сыновья» Вийона не были живыми – Иси-Элеса живой тоже не была, но она по крайней мере, могла чувствовать и понимать, а Эбран и Гет были лишены и этого, вернее даже, не «лишены», а не имели таких способностей никогда, будучи всего лишь объектами сна, обладающими не большим самосознанием, чем табуретка, камни у очага или прелая солома.Элементы окружения, исчезающие от того, что надобность в них отпадала и никому, кроме Вийона, не нужно было поддерживать их существование.

Иси-Элеса с сомнением посмотрела на свою постель. Правила этого сна требовали время от времени принимать пищу, и если этого не происходило – наступал голод. Ее так называемая «мать» никогда не готовила, предлагая вместо этого разделить с ней совершенно иную трапезу, но Иси-Элеса решала возникающую проблему по-своему, ложась спать с намерением проснуться уже сытой, и чаще ей удавалось это провернуть, чем нет.

Иси-Элеса не была живой, да что там – ее и звали когда-то совершенно иначе, но как именно – она не помнила и не хотела вспоминать: воспоминания требовали усилий и не приносили ничего, кроме боли и тоски. Лучше забыть. Все забыть.

Не помня деталей, она, тем не менее, еще помнила, что прошлая, настоящая ее жизнь завершилась давным-давно. Кажется, она была ведьмой. Далеко не самой лучшей, надо признать – как в плане силы и мастерства, так и в плане моральных качеств. Не исключено, что в конце концов ее сожгли или утопили, а может быть и нет – это все было уже совершенно неважно. Как и положено, ее душа отправилась во владения Князя Мертвых, в земли тоски и покоя, где души, подобные теням, истлевают с течением времени – путь для подавляющей части людей, не слишком хороших и не слишком плохих. Женщина, которой была Иси-Элеса, отчаянно хотела жить. Ведьмовского ее таланта хватило на то, чтобы заключить сделку с демоном – уже там, в лимбе, в стране теней. Демон не мог оживить ее полностью, но мог дать подобие жизни, связав ее сны со снами живых людей – не со всеми, совсем нет, лишь с некоторыми, кто в силу неудачи или разного рода обстоятельств становился способным видеть ее. А она, в свою очередь, становилась способной влиять на этого человека.

Так называемый «реальный мир», казавшийся целостным и неделимым,состоял из множества снов, частичное наложение которых друг на друга создавало иллюзию огромного общего мира. Сны живых смешивались со снами мертвых – первые расцветали, питаясь прибывающей силой, вторые медленно угасали, противясь наступающему небытию как только можно, подбирая крохи энергии со стола жизни или присасываясь к снам живых на манер паразитов и поглощая их силы. Желая продлить собственное существование, Иси-Элеса обрела лишь его суррогат: границы ее собственного сна были довольно невелики, связь с людьми практически отсутствовала, любое усилие и действие требовало энергию, получить которую простым и привычным для людей способом она не могла.

Она еще раз посмотрела на кровать. Нет, эта уловка не поможет. Не только правила текущего сна обуславливали испытываемый ею голод, другая причина, более глубокая, заключалась в общем истощении и упадке сил, в алчных желаниях демона, которые давили на нее даже сейчас, после всех жертв, после всех усилий отгородиться от своего Союзника и партнера.

Иси-Элеса повернулась назад и прошла за перегородку, отделявшую кухню от остальной части дома.

На полу, прислонившись к стене, безвольно сидел Саджир. Голова его была откинута назад и немного вбок; застывший правый глаз бездумно уставился куда-то вдаль. Элеса-демон стояла над ним, длинный призрачный отросток, выходивший из ее рта, был глубоко погружен в левый глаз мужчины. Было видно, как по полупрозрачному каналу, связывающему этих двоих, от Саджира к женщине перетекает что-то, похожее на слизь – иногда слегка розоватую, а иногда приобретающую желтые, зеленые или серые оттенки.

При появлении девочки Элеса-демон слегка зарычала – также, как рычит занятый едой хищник, когда к нему приближается посторонний. Иси-Элеса не обратила на скрытую угрозу никакого внимания. Вид человека, используемого в качестве живой еды, также оставил ее равнодушной. По крайней мере, это был не Вийон, к которому за долгое время она, против своей воли, успела привязаться. Саджир слаб и уже почти бесполезен; в любом случае, его не хватит надолго.

Элеса-демон закончила поглощать жизненную силу человека и вытащила длинный и тонкий язык, с тонкими иголками и даже подобием челюстей на конце, из головы Саджира. Через какое-то время мужчина придет в себя. Возможно. Он будет болен и слаб, и, возможно, проведет без сил несколько дней, толком ничего не осознавая, тупо смотря в потолок в ожидании, пока слабость пройдет и голова прояснится. Но, как только его состояние начнет улучшаться, Элеса-демон пообедает снова.

Девочке, которая умерла старухой, а затем стала молодой женщиной, было все равно. Поскорее бы все закончилось.

– Ты отпустила его, – прорычала Элеса-демон, оттопыривая губы и демонстрируя выдвигающиеся темные жвала. – В нем снова появилась сила. Ты не должна была его отпускать!

У Вийона было много силы, когда они впервые его встретили. Вийон не был колдуном (иначе, конечно, он бы наверняка раскусил, с кем имеет дело), но силы имел больше, чем обыкновенный человек. Откуда проистекала эта сила? Заключалась ли причина в скрытом таланте или в ином, стороннем источнике, о котором не знал и сам корзинщик? Невозможно сказать. Тогда Элеса была еще едина, еще не разделилась надвое, и демон, который поселился в ней в согласии с условиями сделки, ощущался больше как неудобство, как неприятный, но невидимый постороннему глазу изъян. Вийон стал источником пищи, обеспечившим их обоих энергией на долгие годы. Слишком поздно она осознала, что не может, не хочет так жить. Лучше бы она не сопротивлялась смерти и приняла бы свою судьбу в стране мертвых, потому что «жизнью» ее текущее состояние назвать было нельзя, а за безрадостное существование приходилось платить слишком высокую цену. Она не могла разорвать связь с демоном, но попыталась отгородиться, поставить преграду между ним и собой, изолировать какую-то часть, пусть небольшую, часть собственной души от зла и нечистых желаний, источником которых была поселившаяся в ней тварь. Отчасти ей это удалось – именно так и появилась Иси-Элеса, чистое и невинное дитя, которое Вийон любил безумно, находя в ней все то, что стремительно утрачивала Элеса-демон. В ее основной части демон царил уже почти безраздельно, и ей стоило немалых трудов убедить его – и саму себя, другую себя, слившуюся с демоном почти до неразличимости – в том, что следует выгнать корзинщика и найти кого-нибудь другого. Решающим аргументом стало указание на то, что у Вийона почти не осталось силы, он уже почти бесполезен, и если продолжать им питаться, он вскоре умрет, что может привлечь к ним обоим излишнее внимание. Демон согласился, но потребовал новую жертву; тогда они нашли Саджира. Брат горшечника, однако, быстро иссяк, а вот Вийону разрыв с «семьей», безусловно, пошел на пользу – свет его души стал ярче и хотя еще не восстановился полностью, продолжал прибывать день ото дня.