Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

— На вашем новом в данный момент уровне… да, пожалуй. По самому странному из совпадений, в которые мы, как вам известно, не верим, случилось так, что этот Сол-ово оказался одним из нас. Среди всех пригодных для этого дела мастеров венецианец отыскал единственного пирата в наших рядах. Совершенно невероятно, что этот человек вернулся в наше поле зрения и одновременно создал вакансию для себя. Ему, без сомнения, везет в отличие от венецианца. К тому же я знаю, что он числится среди наших главных вложений — брусок стали нашей собственной ковки. Вот почему, когда его найдут, я хочу, чтобы вы задействовали Папское собрание, за исключением наиболее глубоко погребенных сокровищ. Похоже, что Сол-ово фигурирует во многих планах, а посему вы должны не убить его, а доставить домой и вымостить дорогу.

— Так и будет сделано, — отозвался ученый, склоняясь настолько низко, насколько это позволяли предательские суставы.

— Так и должно быть! А теперь прошу вас выйти: амурные инстинкты штурмуют стены моего рассудка.

Совмещая ученость с шаловливым нравом, старик обернулся, достигнув двери приемного зала. Как он и ожидал, дело значительно продвинулось, и светлая головка гурии прикрывала чресла паши.

— А что будет с рыбаком? — спросил он невинным тоном.

Энвер-паша отсоединил присосавшуюся пиявку.

— Служба на галерах султана, — ответил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Рыбак привык к морю.

— Но без богатств?

— Возможно. — Паша откинулся назад в предвкушении часа-другого профессиональных хореографических развлечений. — Раз в десять лет один из наших кораблей попадает в столь отчаянное положение, что освобождает и вооружает даже галерных рабов. Кое-кто из таких неудачников порой выигрывает схватку. Редкий капитан — из тех, кого море еще не ожесточило за пределами человеческой благодарности, — может наградить раба, который сражался, совершил великие подвиги и уцелел. Это всего лишь может случиться… и, безусловно, у него не больше шансов разбогатеть, чем у мальтийского рыболова. — Голос Энвера-паши гудел рассудительно. — Так чего же мы лишили его?

Ученый выразил согласие, закрыв за собой двойные двери. И заторопился, стараясь поскорее оставить афинский дворец паши, поскольку вид античных хором, перестроенных под исламские вкусы, расстраивал его. Иные, более достойные стопы должны попирать эту землю… Быть может… и его собственные могли бы облагодетельствовать ее. Однако подобные мысли исчезли сами собой, пока облаченные в шелка янычары выдворяли ученого. Оказавшись снаружи, он постарался отвратить взгляд от обесчещенного Акрополя над головой.

«Сколь чудовищно, — думал он, пробираясь верхом на осле по замусоренным улицам прежде великих Афин, — что люди могут существовать, не почитая богов, Платона и античность. Как вовремя переродилась прежде непокорная цивилизация!»

Год 1487. Я поступаю на службу к мастеру избранного мной дела и встречаюсь с новыми и жуткими людьми при самом удачном стечении обстоятельств

— Я прибыл в Триполи потому, что устал от Европы, — проговорил адмирал Солово, — и привез с собой сведения о том, что там пытаются сделать.

— Так они, наконец, решили чем-то заняться? — спросил пожилой собеседник. — Я никогда не слыхал о сколько-нибудь разумных устремлениях в этих краях, а в отличие от вас… я стар.

— У меня ум старика… — парировал Солово. — К тому же при вашем возрасте вам не случалось испытывать на себе тамошней лихорадочной суеты, охватившей ныне всю Европу. Посему меня одолело стремление к жизни… рассудочной и понятной. Подобное кажется нереальным, однако усердие приводит ко многим несчастьям, физическим и духовным, что, впрочем, не отвращает ни глупцов, ни философов.

Старик поднял глаза от звездных карт великолепной работы и принялся разглядывать адмирала в неровном свете свечи.

— Если ваши слова верны, — произнес он наконец, продумав все нюансы и не стесняясь неловкого молчания, — тогда я согласен. Попытаться понять, а тем более объяснить мысли Аллаха… такому занятию мог бы посвятить свою жизнь только глупец. Тем не менее все, что я знаю о вас, неверных христианах, не предполагает подобную… сухотку. Сложившееся у меня впечатление свидетельствует об удивительной жизненной силе вкупе с наклонностью к насилию, превосходящей потребности ситуации. А это, Сол-эль-ово, в свою очередь предполагает стремление к экспансии, а не скучное сидение дома.

— Быть может, уважаемый Кайр Халил-эль-Дин, — произнес Солово вежливо, но с некоторой неуверенностью, — вы просто встречали не тех людей.

Старик кивнул, огромный зеленый тюрбан придал великую значительность простому жесту.

— Возможно. В качестве пирата и предводителя пиратов я мог встречаться лишь с определенной разновидностью вашей родни. Быть может, за давностью лет это мне просто кажется, но мой наставник в деле как будто говаривал: «Уважай корабли христиан, даже когда пускаешь их на дно. Будь готов оказаться в крови, которая не обязательно будет чужой. Это лишь с поверхности они кажутся мягкими — при всех-то разговорах о любви и милосердии, — но внутри… гм!»

— Он был отчасти прав, — проговорил адмирал. — Я и сам в последнее время замечал в себе какую-то лень, побуждающую ограничиваться кораблями из мусульманского мира. Я не хочу этим сказать, что мы выбираем и в противном случае спасаемся бегством, однако, когда есть выбор…

— Я понимаю вас, капитан, — дружелюбно заключил старик. — Я мог бы ответить вам анекдотом из собственной жизни о том, как один безумный австриец взлетел в воздух верхом на бочонке с порохом, чтобы не сдаваться нам и не платить выкуп.

Они помедлили, пока Кайр Халил-эль-Дин услаждал свое усталое сердце звездопадом, появление которого он предсказывал. Ни один из собеседников не имел представления как о том, что собственно они видят, так и о происхождении небесного фейерверка. Не зная, безграничны ли небеса или оканчиваются в нескольких милях над головой, оба молча следили за тем, как эти камешки, прощаясь с межпланетным пространством, вспыхивают огнем в атмосфере Земли.

Солово не знал, что и думать. Он еще не решил, допускает ли стоицизм умеренные развлечения подобного рода.

Напротив, старший пират позволял себе предаваться блаженству и ощущал, что хотя бы на короткий миг удостоен чести опустить свои пальцы в поток мыслей Аллаха. Жизнь, отданная чтению, и все долгие кропотливые расчеты были вознаграждены, и, когда небесный ливень, наконец, завершился, он склонил свою голову в безмолвной, благодарной молитве.