Александр Зорич - Серый Тюльпан

– Да тебе плакать – что с горы катиться, – хохотнула Гита.

– А что тут плохого?

– А то, что на каждый чих не наздравствуешься. А на каждого покойника – не наплачешься.

– Какая же ты бессердечная! – строго сказала Мелика. – А вот если бы я умерла, ты плакала бы?

– Ясное дело!

– Честно? Вот скажи честно! – не отставала Мелика

– Да плакала бы! Плакала!

– Поклянись здоровьем!

– Клянусь. Здоровьем. Ну честно клянусь! И даже здоровьем мамы! – Гита подвинулась к Мелике и обняла ее за плечи, как недавно Фрит.

Сентиментально хлюпнув носом, Мелика обвила руками талию Гиты и прислонила голову к ее шее – еще по-отрочески худоватой, но уже по-женски томной. Она игриво потерлась носом там, где за ушком отмель белой кожи обтекал невесомый каштановый пушок не доросших до прически волос, и умиротворенно смежила веки. От Гиты пахло мамиными духами. Мелика набрала полные легкие сладкого апельсинового эфира и тихо-тихо заскулила – от усталости, от вина, от избытка чувств. А потом выпростала голову, уложила ее на плечо Гиты и закрыла глаза. Так ей было покойно и тихо, словно бы в волшебной колыбели или в июльской речной воде, да-да, в воде – теплой, желтой, пузырящейся и цветущей среди земляных берегов, ощетинившихся аиром. Гита тоже смолкла, притаилась и закрыла глаза.

Так они и сидели молча, обнявшись.

Алел закат, обливая равнину червленым золотом.

Аккуратно обтерев закоптившееся лезвие о край своего серо-голубого плаща, Фрит приближался к девочкам сзади. Он держал меч наготове.

Идеальный миг. Лучшего не будет.

Снести головы обеим можно одним ударом. Только замахиваться нужно со стороны Гиты. Потому что, если лезвие меча попадет на растрепавшуюся косицу Мелики, волосы пресекут скорость, и тогда визгу не оберешься. Церемонное благолепие момента куры лапами загребут.

Неслышно ступая, варвар шепотом воззвал к господину Рогу.

Жизненные соки прилили к его мышцам, сердце оглушительно грохнуло. В последний раз Фрит посмотрел на Эви, чуть задержавшись взглядом на проточине, что зрительно делала его длинную тонкую морду с черными кратерами ноздрей еще более длинной. Сколько лет он гадал, на что она, эта проточина, похожа! Но теперь отгадка пришла к нему сама. На засов она похожа. На засов, что запирает намертво Железные Ворота, через каковые только и можно попасть в Слепую Степь, туда, в рай коней. На засов, который ему нужно отодвинуть.

Фрит медленно поднял меч… И в последний раз спросил себя – все ли в порядке?

Слова сказаны, пусть и шепотом. Сердце – подвешено в священной пустоте. Оружие – чисто.

Но что-то все же не так.

Фрит помедлил. Ах, да! Шапка! Да кто же совершает жертвоприношение в шапке!

Свободной рукой Фрит стянул с макушки кайныс и, не глядя, зашвырнул его за спину.

Небрежно спланировав, шапка коснулась куста полевой ромашки и на нем уселась – гигантский гибрид южной бабочки с океанской медузой.

Возмущенно зажужжал запертый под войлочным куполом шмель. Когда мохнатый узник сообразил, что его глас не был услышан, он грузно стукнулся о войлочную стену всем своим полным телом и затем сделал это снова и снова – дескать, отоприте!

Смутно, дремотно уткнувшись носом в затылок Мелики, Гита подобрала под себя ногу, да как-то не слишком ловко – на ее сандалии тихо лопнул хлипкий ремешок.

Странное дело, но эти едва различимые звуки кое-что переменили в торжественном спокойствии мира.

Мелика подняла голову с коленей Гиты. Звонко чмокнула ее в щеку. И сказала:

– Знаешь, что я тут подумала?

– Ась? – Гита приоткрыла один глаз.

– Я уже все придумала!

– Что еще?

– Давай оживим Эви!

– В смысле?

– Ну, у нас же есть Серый Тюльпан! Вот и давай его оживим!

– Давай завтра… – глаза Гиты снова закрылись, не было сил бороться с дремотой.

– Такой прекрасный конь… Мне лично будет приятно… И Фрит – то-то он обрадуется! Он ведь его так любит! В сто раз больше нас! А в-третьих, если Эви оживет, мы быстро-быстро доедем домой! А то там, наверное, мои уже страсть как переживают…

Фрит опустил меч. Фрит затаил дыхание. Серый Тюльпан? Да откуда он у них? Да они что, на грядках самого Шилола огородничали, девоньки эти? Господин Рог, разве такое возможно? Разве такое… разве?

Мелика не стала дожидаться, пока Гита скажет «да» или «нет». Встав на четвереньки, она живо подползла к конской морде и вынула из-за пазухи чудесный цветок.

– Милый, миленький Эви, вставай, пожалуйста, – Мелика торкнула конский лоб венчиком Серого Тюльпана. А затем – удало провела им вдоль хребта, облизала языками серых лепестков все тело, да так уверено, на одном дыхании, словно занималась этим всю жизнь, от самого своего рождения. – Ты самый красивый! Самый быстрый. Ну пожалуйста, вставай!

Мир прожил несколько беззвучных минут. Шмель под Фритовым кайнысом притих, поворотился задом кверху и полез, цепляясь лапками за войлок – наугад в кромешной тьме.

Фрит с изумлением глядел на смелую девочку, которая не иначе как помазана была запросто творить чудеса, да она просто сделана была из небесной благодати, это же видно, у нее даже кожа светится! А может быть, это сам господин Рог принял обличье деревенской босячки, чтобы посрамить маловера Фрита? Не в силах вымолвить ни слова, Фрит опустился на колени. А Гита… Гита просто спала, сложив ладошки под щекой.

– Вставай же, дубина стоеросовая, – строго приговаривала Мелика, нахмурив брови. Она по-свойски тянула коня за хвост и пинала его по тяжелому, неодушевленному еще крупу босой ногой. – Вставай, ушастый! Не то я тебе сейчас такое! Я тебе сейчас такого! Мало не покажется!

В звонком голосе Мелики звучала несокрушимая вера и сомневаться в том, что все происходит правильно, просто не получалось.

А потому, когда брюхо Эви тяжело пошло вверх, когда его ослабевшие от слишком долгого сна передние копыта наконец оперлись о землю, когда он с усилием поднял холодную шею и, брезгливо фыркнув, искательно уставился на Фрита – мол, что они тут со мной вытворяют? – тому ничего не оставалось, как начать невпопад браниться.

Потому что никакие слова больше не подходили к случаю. Никакие.

Эви пронес Мелику, Гиту и Фрита через погружающиеся в сумерки Поля до самой лазейки.

Он шел медленно, истерически прядал ушами, то и дело спотыкался и однажды едва не упал, неловко сиганув через канаву с глинистыми, ненадежными краями. Но Фрит не смел ругать его – потому что даже сквозь мышистый туман, обстоятельно наползавший с реки, было видно: земля оживает. Попробуй-ка побегай по спине у кита, подхватившего пневмонию, даже на четырех ногах-то! Идти было трудно – дважды они едва не свалились все вчетвером в самые объятия к призракам, среди которых Мелика, будь она повнимательней, различила бы немало знакомых лиц, взять хоть например того самого гиазира с пшеничными волосами.