Жураковская Викторовна - Любовь зла…

Я открыла рот и многозначительно потыкала в него пальцем.

- Ты хощешь ещть, дева? - изумился старик. - Ты думаешь о швоём желудке, когда можешь пожелать вщё, што угодно?!

Я покрутила пальцем у виска и показала на Санти, а потом опять на свой рот.

- Кроме этого!!! - заорал Лардозиан.

- Прошу прощения, учитель, она не о том… - пробормотал Санти, взмахом руки избавляя меня ещё и от немоты. Я драматически откашлялась.

- Знаешь ли ты, сукин сын, некромант паршивый, - начала я так задушевно, что Санти на всякий случай отступил назад, чтобы оказаться вне моей досягаемости, - что неспособность человека вести конструктивный диалог свидетельствует о психическом инфантилизме?…

- Жамолщи и пошлушай, дева, не то полущишь обратно швою жатыщку, - угрожающе перебил меня Лардозиан. - Щещаш мы шождадим…

- Уход от темы, равно как и попытки решить простой спор силовыми методами, прямо указывают на наличие серьезных внутренних комплексов, - любезно поведала я. - Сначала ты просто затыкаешь девушке рот заклинанием, потом начинает расти недопонимание, завязываются ссоры, перерастают в затяжные депрессии, возникают суицидальные мысли, а бороться с этим приходится нам, психологам!… Вот взять хотя бы вас, Лардозиан Гнилозубович, вроде, человек в летах, серьёзный учёный, а продолжаете культивировать подростковые комплексы. "Я - Самый Великий Волшебник!" "Лучше Меня Нет Никого!" А если кто-то не согласен - бросим жертву в пасть Ваала? Кинем мученика в ад?… Нехорошо, нехорошо, так и без учеников остаться недолго.

Некроманты зашевелились, неуверенно переступая с ноги на ногу, и Лардозиан ощутив, что его авторитет находится в смертельной опасности, метнул в меня собственное заклинание немоты, звучавшее, как "Да жаткнись ты в шамом деле!" И ушедшее "в молоко".

- Даже так? - я приподняла бровь. - В такой форме проявляется ваше беспокойство? Не казните себя, отсутствие таланта ещё не повод опускать руки. Примите себя таким, какой вы есть, и вам сразу станет легче. Поверьте, не стоит запускать болезнь, а для начала могу посоветовать вам прекрасную стоматологическую кли…иааумфф!

Санти вернул пентакль на место. Его товарищи с облегчением перевели дух.

- Пентакль Молщания… - Лардозиан пожевал губами. - Ну и дрянь же эта девка!

- Как ты сдержался и не убил её за эти несколько дней, малыш? - с искренним изумлением спросил Ракем. - Я всего час её знаю, и она в моём черепе, кажется, уже сотню дыр просверлила!

Мой тюремщик философски пожал плечами.

- Ты бросил на неё пентакль Молчания, одновременно удерживая свою часть призывающих чар?… - шелковым голосом осведомился Вашфа, многозначительно подмигивая Лардозиану, но старик подчёркнуто повернулся к нему спиной.

- Готовьтещь, - сухо скомандовал он.

- Но чертить здесь новую диаграмму… - завёл старую песню Трор.

Старик брезгливо скривился, отчего его лицо стало похоже ещё больше похоже на обезьянью морду.

- Шопляки! Шмотрите и ущитещь, пока я жив!

Некроманты, как по команде, отхлынули назад, а Лардозиан выпрямился, поднял руки вверх и резко опустил - и перед ним в воздухе повисла дымчато-серая плита, отполированная до зеркального блеска. Её покрывала замысловатая вязь непонятных заклинаний, а из глубины проступали линии каббалистических фигур - множество линий красно-бурого цвета, наводившего на мысль, что все они начерчены кровью какого-нибудь бедняги. Впрочем, чёрная магия на том стоит, стояла и всегда будет стоять.

- Вмешто того, штобы каждый раж щерщить эти Шветом проклятые диаграммы, тот, у кого есть хоть капля можгов, наришует их однажды, - торжествующе изрёк Лардозиан. - Нам нужна шамая проштая фигура, штобы уменьшить прощент помех и плотно наложить ужел Подвлащтья…

- Кольцо Гаури-Ткиша? - подобострастно предложил Вашфа.

- Три-три-шесть? - вылез Трор.

- Звезда-в-Круге и Шар Вызова, учитель? - вполголоса заметил Санти.

Обезьянье лицо Лардозиана исказилось в гротескной пародии на улыбку, и старик одобрительно кивнул. "Подхалим", - беззвучно пробурчала я, но моё мнение на тот момент никого не интересовало.

Лардозиан, вперяясь взглядом в плиту, плавно развел руки в стороны. Две тонких полупрозрачных листа, подчиняясь его жесту, отделились от плиты и скользнули вправо и влево. На одном была начерчена октаграмма, вписанная в октагон и круг, на другом - три молнии, перечеркивающие спираль. Необычная "плита" являлась чем-то вроде записной книжки колдуна: множество тончайших хрустальных пластин, сложенных вместе, на каждой из которых нарисована только одна диаграмма. Лардозиан повторил движение, и первая пара пластин переместилась под низ плиты, а их место заняла новая - с другими магическими фигурами. За ней последовала третья, четвёртая, пятая… Старик стремительно перелистывал "страницы", ища нужную, рисунки разлетались, как вспугнутые птицы, безостановочно сменяя друг друга. Некоторые я даже узнала. Печать Соломона, используемая для усмирения враждебных духов и лоа, восьмилучевая звезда - "роза ветров", с помощью которой можно было управлять погодой, "змеиный цветок", притягивающий удачу.

У Санти тоже была такая плита, но гораздо толще, с цветовой дифференциацией слоёв, чтобы рисунки не сливались, и оглавлением - ему никогда не приходилось лихорадочно перерывать всю "записную книжку", чтобы найти необходимую диаграмму. Парень мог облегчить учителю задачу, но не сделал этого: все же некроманту не было чуждо чувство самосохранения.

Минут через десять, когда я уже откровенно зевала от скуки, Лардозиан перестал мельтешить рисунками и вытащил искомый. Это была пентаграмма с рунической вязью на лучах, вписанная в круг. Старик дернул бровью, и плита исчезла, а Санти, Ракем и трое других некромантов, не дожидаясь приказа, подхватили пластину и аккуратно опустили её на землю перед алтарём. Едва хрустальный лист коснулся земли, маги хором произнесли несколько слов, и бурая пентаграмма зашипела, окрасившись золотом и зеленью, и её лучи мягко замерцали. Рисунок словно ожил: блики света скользили по его линиям и светлячками взлетали вверх, кружась в воздухе и рассыпаясь искрами. А если посмотреть на пентаграмму под определённым углом, можно было заметить, что она медленно меняет оттенок, становят то травянисто-зелёной, то густо-янтарной.

Санти удовлетворённо кивнул.

Вашфа, бросив на Санти полный бессильной ярости взгляд, снял с шеи цепочку с кулоном, похожим на застывшую слезу, и надел её на меня. Я невольно поёжилась от прикосновения сухих, холодных рук, а когда кулон, словно живой, скользнул в вырез платья, беззвучно охнула. Прозрачный зеленоватый камень, вобравший в себя частичку магии Вашфы, прикоснулся к коже, и от него в разные стороны побежали ледяные ручейки. Показалось, что чья-то хищная лапища залезла в душу и, жадно зачерпнув тепла, убралась.