Елена Кочешкова - Болтливые куклы

На широкой открытой части сада перед башней беловолосый замер и поднял лицо к небу. Крупные хлопья снега мгновенно покрыли его лоб и щеки, тая и превращаясь в тонкие струи.

— Ты ведь хорошо знаешь танец Лунной Девы в день ее Ухода?

Шен Ри кивнул, чувствуя, как замирает его сердце. Танец Ухода! Великая богиня, да это самое прекрасное, что только можно станцевать!

Зар улыбнулся. Едва заметно, краешками губ.

— Я знал. Ты всегда так радовался, когда мастер Хо позволял тебе репетировать его. Что ж… а я, как водится, буду Тассу-Тэру, — в глазах Зара мелькнула лукавая усмешка. — Не побоишься довериться?

Шен отчаянно замотал головой. Он мог бы довериться молчуну Зару даже в самом сложном танце, танце Умирающих Лилий, где актерам почти все время приходится полагаться только на быстроту и ловкость партнеров.

Больше Зар уже ничего говорить не стал. Он молча оттолкнулся от места где стоял и не пробежал — словно пролетел до центра круглой заснеженной площадке. А там встал, склонив голову к плечу и вытянув ладони в сторону Шен Ри.

Танец начался.

Это было незабываемое чудо, которое надолго — наверное, навсегда — запечатлелось в памяти пятого сына из рода Ри. Он был прав, когда предположил, что танец белого Зара под белым снегом — красивое зрелище. Но не предполагал, что участие в этом танце позволит ему отделиться душой от тела и ощутить, как все тленное, обычное, грубое остается за пределами восприятия. Прежде Шен Ри думал, что танцует руками и ногами, но оказалось, что в иные моменты танец становится чем-то большим. Шен понял, что в первую очередь танец рождается в глубине его сознания, вспыхивает там, распахивается на весь мир, захватывает бренное тело и позволяет ему стать частью чего-то непостижимого. И для этого не нужно было ни музыки, ни зрителей, ни сцены.

К счастью, сильные руки Зара всегда готовы были удержать Шена от падения в безумном кружении. Как и должно быть в этом завораживающем, самом сложном из танцев.

Когда последнее движение отзвучало, Шен Ри увидел глаза Зара совсем близко и с удивлением прочел в них… боль.

Боль, а вовсе не радость и эйфорию, как это было с ним самим.

Он не привык задавать лишние вопросы. И уж тем более никогда не пытался разговорить своего молчаливого друга. Но теперь понял, что пришло время изменить привычкам.

— Зар?

Шен Ри тронул старшего за плечо. Почти совсем так же, как это было с Хекки в день их первой встречи.

Беловолосый едва заметно покачал опущенной головой. Он сидел, бессильно свесив руки между колен.

— Зар, не молчи. Скажи мне, что с тобой! — Шен сел рядом с ним на корточки и, презрев свое обычное смущение, обнял друга за дрожащие плечи, холодные и мокрые от снега. — Зар?

И вот тогда-то Белый Змей, прослывший самым сдержанным и хладнокровным среди актеров ритуального театра, вдруг громко и горько разрыдался. От неожиданности Шен едва не выпустил его, но быстро опомнился и еще крепче стиснул объятия, будто мог защитить друга от невидимых внешнему миру ран.

Не мог, разумеется.

— Ненавижу-у-у! — громко провыл Зар, сжимаясь в тугой дрожащий сгусток боли. — Ненавижу это проклятое место! И всех этих лицемеров! И это уродливое тело! Все мои беды — от него! Оно обрекло меня на такую жизнь! — он крепко зажмурил глаза и стиснул голову побелевшими в костяшках пальцами. — Я не должен был ТАК жить! Не должен! Я не рождался пятым! Моей семье не нужны кормильцы! Им никто, никто не нужен… никто, кроме… — на этом месте Зар до крови закусил губу и едва не выдрал себе пучок волос. В последний миг, когда казалось, беловолосый уже стоит на краю безумия, он вдруг взял себя в руки и, еле слышно выдохнув, отпустил ярость из тела.

Он все еще дрожал, но больше не свивался в клубок, будто в самом деле хотел превратиться в змея. Просто сидел на снегу, позволяя Шену нажимать на нужные точки возле шеи. Шен Ри знал их в совершенстве, поскольку всегда внимательно слушал наставления на уроках медицины в храмовой школе танцоров. Он знал, где нужно ткнуть кончиком пальца, чтобы напряженные после долгих истязающих упражнений мышцы, наконец, смогли расслабиться.

— Прости… — тихо пробормотал Зар. Подняв голову, он встретился глазами с Шеном. — Я не должен был… Не должен. Этот гнев так долго жил во мне, не зная выхода. Только в танце я отпускаю его на волю. Но ты танцуешь так прекрасно… глядя на тебя, я слишком ясно вижу, что мой дар — лишь подделка, шелуха… Маска. Моя семья отдала меня сюда потому, что я уродился белым. Белым! Как будто это преступление… как будто я и правда демон. И знаешь… мне ведь было уже не пять лет, как тебе, как всем, кто попадает в школу. Мне было уже почти восемь… И, будь они все трижды прокляты, я любил свою жизнь! А эту… эту я не выношу. Знаю, никто из нас не выбирал такую участь, но порой моя судьба кажется мне особенно жестокой и бессмысленной.

Он устало махнул рукой и медленно поднялся с холодных камней. Шену очень хотелось узнать, что это за семья такая, в которой детей отдают Богине только из-за цвета волос, но он смолчал. Мало ли, как бывает.

Больше Зар никогда о своем прошлом не поминал. Но после того разговора под снегопадом Шен Ри понял, что для его старшего друга танец — вовсе не песня тела, не музыка сердца, не отдохновение души. Для него танец — последнее спасение, хрупкая соломинка с острыми шипами, которая держит его над пропастью отчаяния.

А может статься, и безумия.

Сам Шен Ри за годы, проведенные в храме если уж не смирился совсем со своей участью, то по крайней мере научился принимать жизнь такой, какая она есть. Он тоже искал в танце спасения от мыслей о внешнем мире, но вместе с тем — безумно, неистово любил то, ради чего, как ему казалось, он был рожден. И если выбирать между внешним миром без танца и танцем без внешнего мира, то Шен скорее бы склонился ко второму варианту.

А переубедить Зара, что его танцорское мастерство не подделка, а чистое золото, Шен Ри так и не смог. Это было за пределами возможностей.

Этот эпизод с танцем под падающим снегом имел и еще одно непредсказуемое последствие. Весьма многозначительное для Шен Ри.

Очевидно кто-то разглядел их с Заром танец за пеленой снежной завесы. И донес сведения о нем до ушей главного распорядителя. Не сразу, не в тот же день и не на следующий, но спустя почти треть лунного цикла Шен Ри оказался в покоях самого Дабу Реа.

Это было роскошное место, ничем не напоминающее скромные спальни для младших актеров. Резные деревянные панели стен радовали глаз множеством сказаний, с потолка свисали изысканной работы кованые лампы с цветными стеклами, а пол был устлан богатыми циновками, сплетенными из ярких тканей. Сам распорядитель встретил юного гостя, сидя на вышитых подушках у низкого столика, заставленного множеством лакомств. Шен Ри уже давно забыл вкус и запах такой еды, и теперь во все глаза смотрел на яблоки в медовой глазури, рисовые шарики с поджаристой сахарной корочкой, маленькие розовые пряники, фрукты и целую россыпь всевозможных орехов. Невольно он сглотнул и только потом поднял глаза на самого распорядителя.