Ольга Романовская - Словенка

— Если Добромира согласится, то поедешь в Черен, но вместе с нами вернёшься, когда дань князю повезём. Смотри только: без женихов не останься. Когда Сила с женой едут?

— Ещё до свадьбы Любавиной.

— Плохо это. Нельзя тебе не гулять на свадьбе сестры.

— Нельзя мне задержаться. Мудрёна Братиловна только из милости великой берёт.

— Знать, не судьба тебе княжий город. Не пущу тебя.

— Батюшка, я у Любавы разрешения испрошу, она меня отпустит.

— Вечером решим, ехать тебе или нет.

Гореслава в пояс поклонилась. Слышала она, как Наум тихо сказал: " Горе, а не девка: всё у неё не так, как у других. Дома бы ей сидеть, а как ей об этом сказать, рода красе".

… Любаве Ярослава что — то на ушко шептала. Старшая сестра слушала, а сама на отражение своё в ведре смотрела. Ай да невеста: словно снег бела; щёки как яблочки румяны; свадебный наряд на ней ладно смотрелся, гривна на шее блестела.

Как дверь скрипнула, девки обернулись; Любава торопливо за печной угол спряталась: худо, коли жених до свадьбы увидит.

— Девка непутёвая, голос хоть бы подала перед тем, как войти, — недовольно сказала Ярослава младшей сестре. — А мы уж подумали, что Влас пришёл.

— Не видела я его. А ждёте?

— Почему же жениху к невесте не зайти.

Гореслава замялась немного: как сестре сказать, что на свадьбе у неё будет.

— А ну, лесная краса, говори, о чём думаешь, — Любава заметила сестрино волнение. — Не натворила ли чего?

— От Мудрёны Братиловны подарок принесла. Извинить она просила за то, что на свадьбе твоей ей не гулять.

Старшая Наумовна положила дарёную гривну в сундук с приданым.

— Любавушка, душечка, помоги.

— Неужели заступничества просишь? Раньше за тобой такого не водилось. Ну, садись, рассказывай.

Все три сестры присели на скамью; Ярослава наклонилась, вытащила корзинку с яблоками.

— Любой рассказ слаще покажется с яблочками, — сказала.

Но яблоки были не сладкие, а кислые, зелёные — не наполнились ещё солнечной силой.

— Любавушка, решила я в Черен съездить, на людей посмотреть.

— В уме ли ты, — всплеснула руками Наумовна. — Леший тебя, что ли, надоумил?!

— Не знаю я, почему так решила, но больно уж хочется мне княжий город повидать.

— И думать забудь. Как без тебя матушке обойтись?

— И то верно, — Ярослава голос подала — Двое нас, работниц, в доме осталось. А у тебя мысли глупые в голове роятся, как мухи над молоком.

— Значит, заступницами за меня перед отцом с матерью не будете?

— Нет.

Ушла Гореслава, губы покусывая. Зашла в клеть, села в уголок, голову на руки положила. Что же делать, как в Черен попасть?

Во дворе голос Стояна зазвенел; из сеней визги девичьи донеслись. Не вышла девушка, лишь дверь поленом подпёрла. Никто её здесь не побеспокоит.

Яблочко незрелое горьким привкусом во рту отозвалось.

Не пустит отец, не поймёт матушка, сёстры засмеют; не видать тебе, девка красная, Черена.

Вечером Гореслава опять к дому кузнеца пошла. Во дворе, перед кузней, телега стояла, а рядом — лошадь саврасая, ещё не запряжённая, траву жевала.

" На рассвете уезжают", — подумала девушка. Она подошла к телеге, посмотрела на погруженные мешки с товаром, к избе подошла, прислушалась: тихо в доме.

Когда со двора уходила, обернулась, на телегу с мешками ещё раз посмотрела. " Одним мешком больше, одним меньше — Сила Жданович не заметит", — подумала девка.

Ночью, когда все в доме заснули, тихо из сеней пробралась Гореслава в избу, сундучок с приданым отперла, осторожно в платок богатства свои завернула, потом к печи прошмыгнула. Знала она, что в ней остался ещё хлебушек матушкин румяный.

Заворочался на полатях Стоян в мужском куту, заговорил во сне. Хотела девушка подойти к нему, успокоить видения страшные ночные, но раздумала. Если проснётся, то весь дом разбудит. Не видать тогда девке волюшки.

Нехотя со двора Гореслава уходила, на дом оглядывалась. Помнит её здесь каждое брёвнышко; каждый сучок в беде поможет, а печка — каменка от сил ночных защитит. Как покинуть их, за частокол родимый уйти? Что за город Черен; примут ли её там?

" Не из дома же бегу, к грудню вернусь", — успокоила себя Гореслава.

Заворочался Серый у ворот, но головы не поднял, не залаял. Знал бы ты, пёс хромой, что хозяйка твоя в ночь уходит. Не вернётся, быть может.

До боли захотелось девушке обнять сторожа верного за шею, по шерсти жёсткой потрепать, но удержалась. Слишком дорога была мечта о княжьем городе.

… С трудом Гореслава лазейку отыскала между кузней и конюшней, осторожно между кольями протиснулась, к телеге подошла.

Саврасая сеном хрустела, к колышку привязанная. Не почуяла бы, хозяев не разбудила. Нет, только посмотрела на гостью глазами карими умными.

" Уж ты не выдай, лошадушка милая, я хлебушка тебе дам", — шептала Гореслава и из платка хлеб вынула, отломила горбушку, Саврасой протянула. Лошадь приняла подарок, захрустела хлебушком — значит, помощницей будет.

Отыскала девушка среди мешков тот, что полегче, осторожно вытащила оттуда безделушки мелкие и в другие переложила. После на телегу забралась, в порожнем мешке схоронилась.

… Гореслава проснулась на рассвете, когда Саврасая в телегу впрягали. Тише воды, ниже травы сидела в мешке девка, шелохнуться боялась да почти не дышала.

Вот Сила Жданович и Мудрёна Братиловна сели в телегу, кузнец прищёлкнул языком, и Саврасая нехотя побежала. Вскоре они остановились, видимо, чтобы затворить ворота, а после лошадка вновь рысью побежала по ухабистой дороге.

Гореслава задремала, и снился ей сон.

… Берег озера большого, синего порос высокими соснами. На воде ладья белая качалась с княжим знаменем. И видится ей, будто у кормила Стоян стоит и сестре, на берегу стоящей, рукой машет. А рядом с ней вся семья её: Любава в кике рядом с Власом, Ярослава в обнимку с Уваром, Наум, Добромира, Лада, сестрёнки малые. И все её к озеру, к воде подталкивают. " Иди, там судьба твоя: жених названный ждёт", — говорят. Смотрит она: к борту корабельному кто — то подходит. В вышитом корзне, с жуковиньями на перстах, а лица не видать. Хочет Гореслава к нему перебраться, лодочку лёгкую отвязывает. Вдруг стрела мимо неё пролетела, чёрная стрела…

К чему бы сон такой диковинный?

Княжий город.

1

Долго ругала девку Мудрёна Братиловна, домой грозилась за косу привести, но обещание своё не выполнила.

А выдал Гореславу… голод. Захотелось ей хлебушка родного поесть, заёрзала она в мешке, а кузнечиха услышала. Обернулась и вытащила девку на солнечный свет. Ой, и натерпелась же она тогда, одно спасло: Сила не захотел к печищу поворачивать, поэтому и порешили взять Гореславу с собой в Черен.