Л. Астахова - На этом берегу

Астахова Людмила, Симкина Татьяна

На этом берегу…

Весеннее солнце нагрело камни, оттаявшие из под отступивших снегов. Кое-где между ними уже начали пробиваться первые всходы травы. Высокий, как и все альвы, мужчина устроился на плоском булыжнике. Темно-каштановые, длинные волосы отражали солнце. Он сидел неподвижно, развернувшись на запад, подставив лицо под прямые лучи и прикрыв глаза. Мысли его были столь далеко отсюда, что он слишком поздно почуял опасность, а когда вскинул взгляд, компания уже заметила его. Он понял, что опоздал, винить было некого, он столь устал от реалий последних дней, что хотел уйти как можно дальше от здешних мест по дороге своих грез. Винить некого, но все же…

Низкорослые и верзилы, кряжистые и костистые, они заорали в предвкушении крови. Отступить нельзя, кругом скалы, внизу эта шайка, ни убежать, ни спастись. Расстояние слишком мало, даже лук не успеть достать. Остается лишь принять бой.

Шайка наступала, тесня его к скалам. Отступая по острым камням, он старался занять более выгодную позицию, так, чтобы каменные выступы прикрывали хотя бы с одной стороны, не давая нападавшим обойти его и сомкнуть круг. Собственно, это был лишь вопрос времени, невозможно одному противостоять семерым. Правда, теперь их было уже шесть, одного ему удалось вывести из строя. Он, похоже, убил его, так как темная громада тела не двинулась с места. Еще одному он успел рассечь руку, из борьбы тот не вышел, но биться стал хуже. Однако все это не определяло ничего.

Кем были нападавшие, орками или людьми, даже находясь вплотную к ним, разобрать невозможно. Говорят, раньше отличия были очевидны, говорят, орков покрывала косматая шерсть, у них были длинные когти и клыки… так это или нет, никто теперь не проверит. Но шайка, которая чисто случайно наткнулась на одинокого альва, представляла собой просто выродков всех рас и мастей. Косматые, воняющие перегаром, потом и тухлятиной существа, в одежде из добротной кожи, со множеством ремней, но грязной такой же, как и они сами, молодцы были рады легкой поживе.

Биться становилось все тяжелее, рассеченное в самом начале схватки бедро мешало альву свободно двигаться. По ноге струйкой стекала кровь, и все же еще один удачный выпад позволил ему достать еще одного врага. Мужик согнулся вдвое и, охнув, повалился на бок. Остальные взревели и бросились вперед. Слишком кучно… он успел нанести очередному бандиту колющий удар в плечо. Оставшись вчетвером и осознав свои потери, молодчики на миг отступили. Обменялись гортанными воплями, после чего в руках высокого, костлявого детины, появился мощный арбалет. Это был конец.

Спуск, болт летит… Он отпрянул в сторону, но где там… расстояние было слишком мало. Металл вошел в правое плечо, отшвырнув альва назад и ударив о скалы. В глазах потемнело, от резкой боли комок подступил к горлу. Меч выпал из онемевшей руки. Все.

Сквозь пелену он видел, как они бегут к нему. Почему так медленно? Словно время остановилось. Он попытался подняться, вскочить, но сильные руки, словно медвежьи лапы, с двух сторон прижали его спиной к скале, теплой от солнца и мокрой от крови. Они придавили, повисли на нем с двух сторон, от чего арбалетный болт в плече качнулся, и альв издал короткий неясный крик. Шайка заржала. Третий мужик протянул к нему толстую здоровую лапу и, схватив за волосы, с силой рванул их, откинув голову пленника назад. Темные глаза показались провалами. Чего в них было больше в этот миг — боли, ненависти, страха, а может отчаяния?

Тот, что стоял чуть поодаль, отложил арбалет и, приблизившись к распластанному на камнях телу, внимательно изучил добычу. Взять вроде бы нечего, ничего достойного внимания на альве не было. Старая, поношенная куртка, вдобавок теперь еще и продранная арбалетным болтом. Сапоги, непонятного кроя, не людские, ни серебра, ни украшений. Надо найти вещевой мешок. Человек обернулся, осматриваясь, потом что-то крикнул товарищам. Те тоже, несколько разжав хватку, стали оглядывать округу. У этих нелюдей всегда что-то при себе есть, не монеты, так украшения, а если нет ни того, ни другого, значит ищи драгоценные камни. Так говорит молва.

Воспользовавшись тем, что хватка временно ослабла, альв рванулся. Сил у него хватило, что бы сбросить с себя одного из державших его мужиков. В здоровой левой руке появился кинжал. Но надежного удара не получилось, ему удалось лишь порезать бандиту бок. Мужик взревел, и в тот же миг оглушительный удар откинул голову альва в сторону, на виске показалась кровь.

— Теперь ты сдохнешь не сразу, нелюдь! — заверил его оркоподобный бандит, зажимая рану.

— Атаман не прощает обид. Ты еще будешь молить меня о смерти, кричать и скулить как баба, весь ваш род такой… непонятно кто. — Он приподнял длинную прядь волнистых волос, обнажившую заостренное кверху ухо. — Держите его крепче, ребята! Сейчас я ему…

Но что именно, собрался сделать атаман с пленным, узнать так и не удалось. Вернее, судя по тому, как один из бандитов схватился за ремень штанов, альв с ужасом понял, в каком направлении развивалась мысль главаря. Но в тот самый миг, когда он успел распрощаться с жизнью, голова атамана как бы сама собой отделилась от туловища, и мощный фонтан горячей липкой крови хлынул прямо на поверженного пленника. Разбойники завопили, и от неожиданности нападения, и от страха и от ярости. Их эмоции залили сознание альва, затопили его до краев, и прежде чем потерять сознание, он увидел только странный металлический блеск, а потом наступила тьма. Теплая, уютная, спасительная, почти родная.

В первое мгновение Риан даже отпрянул, когда увидел собственное отражение в ледяной воде мелкой заводи, где привык брать воду для питья. На него смотрело почти незнакомое лицо. Обтянутый кожей череп, запавшие глаза, воспаленный шрам через нижнюю губу. Дело было не в том, что он отвык от вида собственной физиономии, а в том, что из воды на него глядел безумец. Эдакий странный огонек в самой глубине светлых как подтаявший ледок глазах. Монетка на дне омута. Некоторое время он разглядывал себя, словно пришельца-чужака, пытаясь уловить былое сходство, пытаясь узнать остатки прежнего себя. Пустое. После этой долгой, морозной, вьюжной зимы, заполненной серыми днями, повседневными заботами, воем ветра, тишиной и одиночеством, только одному и можно было удивиться по-настоящему, как это он до сих пор не разговаривает с белками, и более того, не слушает их мудрых и содержательных рассказов.

Риан усмехнулся отражению. Напрягся и сказал первые свои слова за всю зиму.

— Будь оно все…