Джим Батчер - Холодные деньки

— Э-Э, — сказал я. — Не согласитесь ли вы мне помочь?

Что-то промелькнуло на её лице, когда я это произнёс, выражение эмоций, которые я не мог определить. Может, они были не человеческими. Она резко обернулась и, казалось, только сейчас увидела, где находится.

— Я подумаю, — ответила она. Затем вновь повернулась ко мне, её взгляд стал пристальным:

— Почему ты пришёл именно сюда, чтобы призвать меня?

— Это птичий заповедник, — ответил я. — Уголок природы, предназначенный для сохранения жизни и красоты. И птицы кажутся мне символом лета. Они следуют за летом на юг, на зиму, а потом возвращаются. Я подумал, что это место может быть близко к Летним землям в Феерии. Что отсюда вам будет проще услышать меня.

Она медленно повернула голову, как бы прислушиваясь. Не было никаких звуков кроме постоянного, приглушённого белого шума тысяч хлопающих крыльев.

— Но этот заповедник является кое-чем ещё. Это место для… тайных встреч.

Я пожал плечами:

— Только вы и я. Я подумал, что если вы захотите убить меня, то лучше пусть это будет здесь, чтобы не причинить вреда кому-нибудь ещё.

Титания кивнула, выражение её лица стало задумчивым:

— Что ты думаешь о тех мужчинах, которые приходят сюда, чтобы встретиться друг с другом?

— Э-Э, — переспросил я, чувствуя себя сбитым с толку, — вы хотите знать, что я думаю о геях?

— Да.

— Они сюда ходят, чтобы затем переспать, ну и пусть ходят.

— В смысле?

— В том смысле, что меня это не касается, — ответил я. — Это не моё дело, что они делают. Я не пойду к ним в гостиную, чтобы заниматься любовью с женщинами. Они не станут приходить ко мне и делать то, что они делают с другими парнями, у меня дома.

— У тебя нет чувства, что они занимаются чем-то аморальным?

— Я понятия не имею, правильно ли это или неправильно, — сказал я. — Для меня это по крайней мере не имеет значения.

— И почему нет?

— Даже если действия здешних посетителей и считаются аморальными, то кто я такой, чтобы осуждать их, я не ангел. Курение саморазрушающе. Как и пьянство. Выходить из себя и орать на окружающих — это плохо. Врать — плохо. Обманывать — плохо. Воровать — плохо. Но люди занимаются этим всю свою жизнь. Так что, как только я выясню, как прожить жизнь совершенного человека, то переквалифицируюсь в лектора и буду учить других, как им жить.

— Странное отношение. Разве ты не «всего лишь человек»? Неужели ты не всегда будешь несовершенным?

— Теперь вы улавливаете смысл, — сказал я.

— Ты не рассматриваешь это, как грех?

Я пожал плечами:

— Я думаю, что это — жестокий мир. Я думаю, что трудно найти любовь. Я думаю, что мы все должны быть счастливы, когда кому-то удаётся найти её.

— Любовь, — сказала Титания. Она выделила это слово. — Это то, что здесь происходит?

— Вы про ребят, которые приходят сюда для анонимного секса? — Я вздохнул. — Не совсем. Думаю, это проявление небольшой печали. Я считаю, что когда секс в какой-то момент становится… гадко обезличенным, то это позор. И я не думаю, что это хорошо. Но это их боль, не моя.

— Почему это имеет значение?

Я внимательно посмотрел на Титанию. Затем ответил:

— Потому что люди должны быть свободными. И, пока то, что они хотят сделать, не вредит другим, они должны быть свободны делать это. Это очевидно.

— Разве? — спросила Титания. — Судя по состоянию смертного мира, это не так.

— Ага. У большинства людей нет этого, — сказал я. — Они запутались в понятиях хорошего и плохого. Или правого и левого. Но это ничего не значит, если люди не свободны.

Титания пристально смотрела на меня.

— Почему вы спрашиваете меня об этом? — произнёс я.

— Потому что так надо. Потому что мои инстинкты говорят мне, что твои ответы скажут о тебе то, что мне надо знать. — Титания сделала глубокий вздох. — Что ты думаешь о моей сестре?

Секунду я колебался: ответить вежливо или честно?

Честно. Почти всегда лучше быть откровенным. Это означает, что вам не придется беспокоиться о том, что вы запутаетесь в собственном рассказе.

— Я думал, что гнев Мэб был скверной штукой, пока не узнал, на что похоже её расположение.

На это, думаю, Титания почти улыбнулась:

— Вот как?

— Она была сиделкой у моей постели в течение одиннадцати недель и каждый день пыталась меня убить. Она пугает меня до чёртиков.

— Ты не любишь её?

— Нет, в любом значении этого слова, которое я когда-либо слышал, — сказал я.

— Почему же ты служишь ей?

— Нуждался в её помощи, — сказал я. — Это была её цена. Чертовски уверен, что это не потому, что мне нравится обстановка в Арктис-Торе.

Титания кивнула:

— Ты не похож на других монстров, которых она веками лепила для себя по шаблону.

— Эээ… Спасибо?

— Я ничего не сделала для тебя, Гарри Дрезден, — она поджала губы. — Во многом мы с ней похожи. И ещё в большем, совершенно различны. Знаешь ли ты, во что верит моя сестра?

— В эффектный выход, — предположил я.

Губы Титании в самом деле дрогнули:

— В разум.

— Разум?

— Разум. Логику. Расчёт. Холодные цифры. Превосходство ума, — в глазах Титании отразилась задумчивость. — Это ещё одно, в чём мы расходимся. Я предпочитаю следовать мудрости сердца.

— Что это значит? — спросил я.

Титания подняла руку и произнесла одно-единственное слово. Воздух зазвенел от силы. Земля содрогнулась, разрывая мой круг и сбивая меня с ног на спину.

— Это значит, — ответила она, голосом полным жара и ярости, — что ты убил мою дочь.

Птицы с криками разлетелись во все стороны, словно их выпустили из центрифуги. Титания подняла руку, и вспышка молнии обрушилась со штормового неба, выбив в земле дымящийся кратер размером с мою голову не далее, чем в ярде от меня.

— Ты осмелился прийти сюда! Чтобы просить меня вмешаться в дела моей сестры! Ты, кто предал мою Аврору смерти от железа!

Я попытался подняться, но добился лишь того, что Титания сгребла полы моей куртки и подняла меня с земли. Одной рукой. Она подняла меня вверх, удерживая над своей головой так, что её кулак был прижат к моей груди.

— Я могу убить тебя тысячей способов, — зарычала она, её глаза опалесцирующим вихрем меняли цвет. — Я могу разбросать твои кости по самым отдалённым уголкам Земли. Я могу скормить тебя моему саду и заставить кричать всё это время. Я могла бы причинить тебе такие муки, чтобы ты в полной мере повторил судьбу Ллойда Слэйта. Я хочу съесть твое сердце.

Я висел над разъярённой Королевой Лета и знал, знал наверняка, что не было ни одной проклятой вещи, которую я мог сделать, чтобы спасти свою жизнь. Я могу делать вещи, конечно, замечательные вещи. Но Титания боялась меня не больше, чем белый медведь полевую мышь. Мое сердцебиение стало чуть твёрже, и это было всё, что я мог сделать, чтобы не намочить мои долбаные штаны.