Надежда Попова - Природа зверя

– Там зверь за стенами, Макс. Если он тоже проявит глупость и отпустит ее – Амалия будет стучаться в дверь уже через минуту. Но на это я бы не рассчитывал.

– То есть, вы намерены ее там бросить, так?

– Бросить? – хмуро поинтересовался Ван Ален. – Да, мы тоже, в общем, по-глупому рисковали, чтобы спрятать два трупа от волчьих зубов, но она – она уже у него в зубах. Точней, в желудке.

– Не смейте над этим потешаться, – угрожающе потребовал Хагнер, и Курт вздохнул:

– Он всего лишь имел в виду, что живой ты ее не найдешь, и даже тело искать бессмысленно. Мы не спасем ее жизни и не убережем от посмертного осквернения.

– Не желаете рисковать? Значит, я выйду сам, – твердо заявил парнишка. – Один. И только попытайтесь меня остановить.

– И? – глядя на него сквозь подозрительный прищур, уточнил охотник. – Что тогда?

– Попытайтесь, – повторил Хагнер. – И увидите.

– Станешь кидаться в драку ради того, чтобы добыть мертвое тело?

– Он не мог ее убить. Если он тот, о ком вы говорите, если он хочет перетянуть меня на свою сторону – разве он станет убивать близкого мне человека? Это лучший способ стать моим врагом.

– Уверен, он полагает, что ты был с ней просто потому, что больше было некому о тебе позаботиться. Не думаю, что он воспринимает всерьез твою сыновнюю почтительность к какой-то девке, чья задача была лишь в том, чтобы стать вместилищем для его потомства.

– Следите за словами, майстер Гессе, – повысил голос Хагнер. – Вы говорите о моей матери.

– Разумеется, я говорю о ней, – согласился Курт, – и сказал далеко не все. Она сделала глупость. Для чего она пошла к нему? Пристыдить? Удостовериться, что мы неправы в своих выводах? Просто увидеть? Любая причина – дурость и вздор.

– В немецком языке много слов, – уже с откровенной злостью сообщил Хагнер. – Будьте любезны избирать менее выразительные.

– Для чего? Чтобы утешить тебя и сказать, что Амалия пала смертью храбрых, принеся себя в жертву? Чему? Ничему, кроме собственной глупости.

– Не будите во мне зверя, – с расстановкой выговорил парнишка, шагнув к нему и сжав пальцы в кулак. – Еще слово в таком тоне…

– В ней проснулась забытая старая страсть; это я понимаю, – кивнул Курт, не отступив и словно его не услышав. – Когда столько лет живешь в одиночестве, это случается. Но я не намерен подставлять шею из-за дури, которая бродит в голове у одиноких неудовлетворенных дамочек, стосковавшихся по мужскому вниманию…

– Заткнись! – выкрикнул Хагнер, метнувшись вперед, и от толчка в грудь Курт отлетел назад, не удержавшись на ногах.

Ван Ален сорвался с места, схватившись за оружие, и он вскинул руку, остерегающе окрикнув:

– Ян! Нет!

Тот остановился в шаге от Хагнера, смотрящего на свою руку с удивлением и почти испугом; в наступившей тишине Курт неспешно поднялся, так же неторопливо отряхнул плечо и штанину от пыли, кривясь, расправил грудь и глубоко вдохнул. В точке схождения ребер простреливало, хотя, кажется, трещин или защемления не было. Знал бы, что парень уже способен на такое – увернулся бы, хотя воспитательный момент, конечно, был бы тогда не столь наглядным.

– Простите, – с усилием произнес Хагнер, отступив. – Я не хотел…

– Я предупреждал, – наставительно сказал охотник, все так же не убирая ладони с рукояти. – Я об этом предупреждал. Он не подвластен сам себе.

– Брось, Ян, – поморщился Курт, – не гони волну. Я облил помоями его матушку – как бы ты себя повел на его месте?.. Ничего, Макс, это было ожидаемо: я доводил тебя намеренно. Однако, невзирая на то, что сейчас я сказал Яну, кое в чем он прав. Да, думаю, и он сам засветил бы в физиономию тому, кто сказал бы несколько ласковых слов о его матери, сестре, если б таковая была, или брате; однако разница в том, что он сделал бы это вполне сознательно. Ты же не хотел – но сделал. Просто поддался эмоции. Поддался озлоблению; и – потерял голову. Я разбудил-таки в тебе зверя.

– До сих пор такого не случалось, – тихо выговорил Хагнер, и Курт пожал плечами:

– До сих пор и поводов таких не было… А теперь, когда пар ты выпустил, выслушай меня снова. Изменить мы уже ничего не сможем.

– Почему вы так уверены?

– Подумай спокойно, и ты сам поймешь, что я прав, Макс. Ее больше нет, остается только смириться с этим.

– Смириться? Ну уж нет. Пусть только он окажется рядом, пусть только…

– Злость, Макс, – напомнил Курт. – Следи за ней. Это говорил и мне мой инструктор, когда бросал меня мордой в пыль, и еще немало кто немалому количеству народу, однако для тебя это имеет куда большее значение. Ян прав и в еще одном: твой зверь будет требовать крови, и не раз, и чем ты будешь старше, тем больше. Такова твоя сущность, вот только с этим как раз смиряться не стоит. Бери его под контроль уже сейчас, иначе после будет трудно.

– Будешь лелеять мысль о том, как перегрызешь ему глотку, – добавил Ван Ален, – и единственное, чего добьешься – растравишь аппетиты этого зверя.

– Посмотрел бы я на вас, если б ваша мать…

– Моя мать, – оборвал его охотник, – была убита стригами. Мой отец в этот день каждый год напивается до синих чертей, а я бешусь оттого, что я был слишком мал и не помню их лиц. Думаю о том, что однажды могу встретить кого-то из них – к примеру, вот так же в трактире. Он пройдет мимо, заденет меня локтем, скажет «извини, парень», и я отвечу «бывает». Мы дружески друг другу улыбнемся и разойдемся в разные стороны. И поверь, легче мне от этих мыслей не становится.

– И что же я должен сделать? Похлопать его по плечу и сказать, что не держу зла?

– Это дело дальнее, – осадил его Курт. – Неотомщенной она не останется, но для этого надо хотя бы выжить самому, а ее выходка сделала эту задачу куда как более сложной. Эти люди, что собрались внизу, тоже не могут не задаться вопросом, почему женщина в своем уме добровольно покинула безопасные стены и отправилась к зверю в пасть.

– Они, конечно, не великого ума, – вздохнул Ван Ален, – однако же не полные болваны. Убедительно соврать не выйдет – просто нечего измыслить, никакое объяснение не будет звучать веско. Боюсь, придется сказать правду. Разве что удастся не упомянуть об их сходстве…

– Догадаются. «Ведьмина кровь» – сколькие во времена оны были сожжены лишь за это, для скольких обвинением был лишь один факт – осужденная за ведьмовство мать? Если отец оборотень, то и сын тоже, уж здесь логика проста. А если они, заподозрив, пожелают проверить свои догадки с наступлением ночи, кто им запретит и по какой причине?.. Уж говорить – так говорить всё.

– Вы хотите рассказать им обо мне? – уточнил Хагнер сумрачно. – И надеетесь при этом сохранить мне жизнь? Или это уже не входит в ваши планы?