Камер-юнкер - Валерий Пылаев
Глава 4
— Представь себе… Не ожидал?
Невысокий щуплый парнишка прикрыл за собой дверь — и тут же подпер ее спиной, застыв в картинной позе. Видимо, от всей души наслаждался произведенным эффектом.
А я… я молча таращился. На тощие руки, сложенные на груди, на лицо, которое много месяцев подряд наблюдал чуть ли не каждый день. Знакомое — но одновременно чужое. Изменился только цвет волос — с белесо-светлого на темный, который, похоже, и был настоящим, доставшимся наследнику российского престола от рождения.
А чуть крючковатый нос, тонкие губы, невыразительные глаза и даже вечная недовольная складка между ними — остались прежними. Как и выражение лица, с которым на меня смотрел его императорское высочество великий князь Павел Александрович Романов.
Недавно произведенный в унтер-офицерский чин господин юнкер Артем Волков.
Чингачгук.
— Признаюсь — не ожидал… ваше высочество.
Я все-таки заставил себя как-то отлипнуть от кресла, подняться и изобразить положенный по этикету поклон. Настолько неуклюжий и деревянный, что Чингачгук не выдержал и улыбнулся. Вид у меня, похоже, был настолько обалдевший и потерянный, что даже государыня негромко захихикала… Прямо как гимназистка, услышавшая неприличный анекдот. Один Багратион сохранил хоть что-то похожее на серьезность.
Что наверняка ничуть не мешало ему в глубине души искренне забавляться происходящему.
Но больше всех потешался, конечно же, Чингачгук. Он явно рассчитывал вогнать меня в ступор — поэтому даже оделся совершенно неподобающе. Государыня и Багратион были в костюмах, я — хотя бы в рубашке с брюками, а венценосный индеец напялил самые обычные кеды, джинсы и футболку на пару размеров больше нужного — будто находился не на встрече чуть ли не государственного значения, а дома.
Впрочем, почему — будто? Чингачгук и был у себя дома — в императорском Зимнем дворце.
— Думаю, у вас очень много вопросов, князь, не так ли? — негромко поинтересовалась государыня.
— Да… пожалуй. — Я скосился на Багратиона, уже опустившегося обратно в кресло. — Еще как много.
— События, исход которых вы наблюдали полтора месяца назад, начались очень давно. Семена заговора созревают долго… А может, это мы были слишком слепы и неосторожны, чтобы увидеть измену у себя под носом — ведь это порой непросто. — Государыня невесело вздохнула. — Особенно когда ее зараза касается умнейших и достойнейших и прикрывается разговорами о благе Империи.
Смерть родителей. Потом — авария, которая едва не стоила жизни мне самому. Дуэль, гибель Кости… Дед уже говорил мне об этом: что бы ни творилось тогда, почти год назад — началось оно гораздо раньше.
— Но уже летом стало понятно, что в стране готовится что-то страшное. То чего не случалось уже очень давно, — продолжила государыня. — Разговоры о том, что я должна отречься в пользу Павла велись шепотом намного раньше, чем их посмели начать прямо на заседании Госсовета. И мой сын слышал их куда чаще, чем мне бы хотелось.
Чингачгук едва заметно поморщился. Одному Богу известно, что происходило здесь, в личных покоях императорской семьи год или два назад — но воспоминания, похоже, были не самыми приятными.
— Павла сложно назвать легковерным, но я все равно решила уберечь его и от опасности, и от дурного влияния. — Государыня посмотрела на Чингачгука и мягко улыбнулась. — А еще ему не помешало бы своими глазами увидеть то, о чем раньше только восторженно слушал. Не сомневаюсь, первый курс пехотного училища стал для моего сына ценным уроком.
Скорее уж наказанием — хоть государыня и не говорила об этом прямо. То ли за проступок, то ли за неосторожно сказанное слово… а может, и за что похлеще. Да чего уж там — я и сам загремел во Владимирское вовсе не за хорошее поведение.
Или все-таки потому, что Багратиону был нужен на первом курсе свой человек — приглядеть за наследником Романовых?
Его светлость говорил о будущей военной элите, о полезных знакомствах и настоящей дружбе, которые юнкера приобретают в стенах военного училища. Но о подобном я, конечно, даже не догадывался. А вот Багратион с его опытом вполне мог заранее просчитать, что своенравный Павел непременно нарвется на неприятности. А я — рано или поздно окажусь поблизости. И тогда…
— Порой проще всего спрятать что-то важное, положив на видное место. — Багратион усмехнулся и сложил руки на груди. — Я лично маскировал Дар наследника. И, похоже, мне удалось сделать это достаточно хорошо, чтобы провести даже умнейших… Не так ли, князь?
Прятали не только Дар. С лицом Чингачгука… то есть, Павла, тоже сделали что-то странное. Я даже представить не мог, что за плетение Багратион использовал для такого эффекта, но дело было точно не в изменившемся цвете волос. Черты остались прежними — теми же самыми, что порой мелькали то в газетах, то на экране телевизора, но что-то подсказывало: наверняка до снятия заклятия наследника не узнала бы даже родная мать.
— Меня вы уж точно провели, — честно признался я. — А кто-нибудь из командования… ротный?
— Никто. — Государыня покачала головой. — Даже при дворе знали буквально несколько человек, самых близких. Я не думала оставлять Павла в училище дольше, чем на пару месяцев, но…
— …но потом даже там стало куда безопаснее, чем в этих стенах. — Багратион мрачно усмехнулся. — Да и сам наследник не пожелал оставлять товарищей.
Я посмотрел на Павла, и тот отвел глаза и как будто даже чуть покраснел. Не знаю, сколько правды было во всей этой истории, но с одним не поспоришь: что и когда бы ни случилось, в училище наследнику уж точно ничего не угрожало.
Во всяком случае, пока мы всем личным составом не отправились брать на абордаж “Бисмарк”.
— Наверное, я должен принести извинения, — пробормотал я. — За то, что подверг жизнь его высочества опасности.
— Вы ведь не знали, князь. — Государыня пожала плечами. — На вас нет никакой ответственности… А вот моему сыну не помешало бы почаще вспоминать, что его жизнь и здоровье куда важнее для страны, чем умение стрелять из винтовки.
— Я велел ему оставаться на берегу, ваше величество. — Багратион смущенно отвел взгляд. — Но он не…
— Можете не рассказывать. — Государыня махнула рукой. — Я хорошо знаю собственного сына… Впрочем,
