Вячеслав Бакулин - Призраки и пулеметы (сборник)

– Я так скажу: задачи решать нужно строго по порядку. Ты сперва пароход в эфир подними, а там и ребенок отыщется.

Тут Мозес был прав. Медлить никак нельзя. Капитан оглянулся на спящую Аяваку.

– Девушка остается на твоем попечении. Если почувствуешь неладное, то…

Мозес насторожился.

– Что? Убить ее?

– Полагаю, до этого не дойдет. Я пришлю сюда доктора Айзека. Возможно, он сумеет разобраться с ее недугом.

– Если она не убьет нас прежде.

Голова Мозеса с помощью сегментной его шеи оказалась совсем рядом. Мозес усмехался и – редкий случай – молчал, ожидая реакции собеседника.

Капитан нахмурился.

– Тебе что-то известно?

– Ты что конкретное имеешь в виду, капитан? Луораветланов? Этот ваш так называемый «Инцидент»?

– Но откуда?.. Это же…

– Государственная тайна? Не для моего коллеги Уильяма Джеймса. Ты должен помнить его, капитан. Проныра с бородищей.

Макинтош покачал головой. Джеймс был мозгоправом – одним из множества ученых, которых привлекли для расследования «Инцидента».

Разумеется. Информация, полученная любым из корреспондентов Мозеса, сейчас же становилась достоянием всего их кружка ученых-безумцев. Возможно, эта маленькая научная секта хранила больше государственных тайн, чем Королевский архив.

Впрочем, так было даже лучше. Рано или поздно пришлось бы кому-то рассказать.

– Так что скажешь, капитан? Отправим опасную дамочку поохотиться на небесных китов? Превентивно, как изволят говорить господа военные. Чик – и все.

– Никаких китов, Мозес. Это очень кстати, что ты в курсе возможных проблем. Но убивать никого не станем. Девушка не представляет опасности. Если бы она хотела, мы были бы уже мертвы.

Мозес молчал, но по виду его Макинтошу было ясно: машинист-механик ждал другого ответа. Подвижное лицо его с такой скоростью меняло выражения, как если бы Мозес теперь же мысленно советовался одновременно со всеми своими товарищами по переписке. Никаких собеседников, конечно, не было. Но подобная мимическая работа была ярчайшим признаком сложных мыслительных процессов внутри головы машиниста-механика.

Презанятное зрелище.

– Мне пора, Мозес. И вернувшись, я рассчитываю найти девушку живой, – Макинтош направился к двери.

– Погоди, капитан. Покажу тебе кое-что, – решился наконец Мозес.

15. Умкэнэ наедине с Большой Тьмой (за полчаса до)

Пароход ныряет под эфир в тот самый момент, когда Мити прекращает петь. Она замирает, прислушивается. Ищет ослабевшими эйгир Маленькую Тьму. Ничего. Пусто.

Маленькая Тьма умерла, не дождавшись изнанки.

Что со мной? Кто здесь?

Томми. Все в порядке, мальчик. Все хорошо. Кажется.

Нужно выбираться. Мити шевелит невидимыми эйгир. Ее мир – тесная утроба томми. Дальше – пелена сна. Еще немного – и Мити укутается в нее целиком. Она почти не чувствует уже тошнотворные цвето-запахи парохода. Это хорошо. Она не слышит Аяваку. Плохо.

Нет. Спать нельзя.

Ну-ка, мальчик. Нам пора, давай. Мити тянет непослушные эйгир к пугливой душе томми. Маленькая Тьма повредила его изнутри, но томми твердо помнит маршрут туда, где ждут его тепло и спасение. Не бойся, мальчик, я помогу тебе. Мити собирает остаток сил, чтобы сдвинуть его с места.

– Куда-то собралась? – спрашивает Большая Тьма.

Здесь, на изнанке, она всюду. Мити не нужны эйгир, чтобы знать это. Изнанка – и есть Большая Тьма. Кэле.

Часть его заперта в огромном неживом шаре, опутанном латунными трубами. Мити видит этот шар глазами томми.

Но весь Кэле – летит, несется по течению вместе с «Бриареем», обнимает его огромными черными щупальцами.

Мити – это все, что ему нужно. Бьется, беснуется запертая в шаре Тьма. Рвет обшивку парохода, втискивается внутрь Тьма из подэфирного течения.

Ирония: снотворное, с которым Мити так упорно борется вот уже несколько часов, защищает ее сейчас. В этом мокром белом песке вязнут не только эйгир и мысли Мити, но и Большая Тьма.

Бежать.

– Ты никуда не уйдешь.

Не отвечать. Правой. Левой.

Давай, мальчик, вперед. Очень хочется спать. Во сне кружит метель, и огромная снежинка падает на нос – тает, а где-то совсем недалеко спряталась евражка.

Не спать. Мити открывает глаза. Она почти уснула. Без ее помощи томми снова замер на месте, не способный пошевелиться.

– Как дела у моих девочек?

Входит британец, мертвый душой. Доволен. Думает, что все идет по плану. По его плану. Британец не видит Большую Тьму. Не умеет видеть. Ему кажется, он здесь главный. Мысли британца – сепия, амин, ваниль, индол, красный, циннвальдит. Он предвкушает.

Вслед за британцем появляются томми. Еще один. И еще.

Нужно уходить, но ее томми не двигается с места. Шестеренки его механизма примерзли друг к другу.

Британец достает пенковую трубку – такие же Мити видела у онтымэ в британском порту и у многих майныян. В трубку принято насыпать смесь высушенных и перемолотых листьев, но британец сыплет туда кристаллы Тьмы. Он вдыхает черный дым, наполняется Тьмой до краев.

– Выпусти меня, – требует Большая Тьма.

Британец слышит Тьму как эхо собственных желаний. Он плохой слуга, не умеет выполнять указания точно, своевольничает, путает, забывает.

– Выпусти меня, – повторяет Большая Тьма терпеливо. Но Мити чувствует в ее голосе скрытый гнев.

Британец подходит к шару, в котором заперта Тьма, и принимается колдовать над ним. Он доволен, как ребенок, задумавший напакостить родителям. Наконец британец завершает свой ритуал, и от Большой Тьмы отделяются кристаллы, которые тотчас плавятся, чтобы по латунным трубам улететь прочь. Мити, отгоняя на мгновение сонную пелену, бросает эйгир вслед. Ей нужно знать.

Длинные иглы, не встречая препятствий, проникают в спящие тела пассажиров, и в каждого из них вливается Тьма. Растекается по венам, сковывает разум, наполняет безумием.

Большая Тьма довольна, но это не все.

– Выпусти меня, – терпеливо повторяет она. – Выпусти по-настоящему.

Британец вскрывает черепную коробку соседнего томми и высыпает туда кристаллы Маленькой Тьмы из своего кисета. Закрывает. Подходит к следующему. Всего в двух шагах от Мити.

Медлить нельзя.

Давай, мальчик, давай. Не подведи меня. Мити щекочет вялыми эйгир замерзшие шестеренки томми и чувствует, как самой ей становится холодно – сон подкрадывается ближе. Но шестеренки со скрипом начинают вертеться. Шаг, еще один.

– Ну-ка, стой, – мягко и уверенно говорит британец. Он не сомневается, что томми послушается. Томми обязаны беспрекословно слушать британцев. Не в этот раз. Иди, милый, иди, мальчик. Мити ласково подталкивает его вперед. Мити не знает, куда пойдет томми, но это и неважно. Где угодно будет лучше, чем здесь.