Александр Холин - Последыш

– Вот те на! – гость даже остановился на пороге трапезной, открыв рот. – Спаси Христос, болярыня, что потчуешь не по праву, но кто ж всё съест?

– Что от стола останется, заберёшь с собой – у тебя семья-то большая, изголодались поди? – рассудила Феодосия Прокопиевна. – А остальное Салтыков отдаст пришлым. У меня в доме много странного люда приют имеет. Куды ж им, грешным, в стольнем граде податься? Вот и кормлю потихоньку, чем Бог послал… Вот ты баешь о постриге монашеском? Аз же сама склоняюсь к тому, ибо положение обязывает, да и сын не осудит. Послужу Господу нашему донедже силы хватит.

Благослови, отец мой!

Аввакум осенил болярыню крестным знамением и дал поцеловать наперстный Крест, чем закрепил уверенность Феодосии Прокопиевны в принятии иноческого послушничества. К таким поступкам приходит не каждый, но избранные Богом, ибо не каждый может молиться не за себя, а за други своя, не выклянчивать что-то сермяжное у Вышних, а молить о сохранении Православия в душах немощных, ибо тёмные силы патриарха Никона зачали кровавую бойню по всей Руси.

Шурочке пришлось оставить двойняшку наедине со своим духовником, поскольку время пребывания в ином пространстве закончилось. Впрочем, ей непременно хотелось узнать: как самая богатая женщина на Руси будет открыто выступать против узаконенного царём никонианского режима, который давно пора зачислить в религиозную диктатуру, сломавшую духовный путь развития русского человека и в конечном итоге приведшую страну к жидовластию. Ведь ныне любому зрителю фильма или читателю интересно посмотреть историю героев, их победы и поражения, а вот гибель духовности целой страны, казнь Православной Веры близки не каждому, потому что на всём русском народе этот грех предательства. А покаяться в этом готов не каждый. Спасение может прийти лишь покаявшемуся не только за свои грехи, но и за проступки отцов наших.

Глава 14

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Гваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир, отрада, благочестие.

Императору сразу полюбился этот весь овеянный смирением, постом и молитвою загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. К его келии в Александро-Невской Лавре шёл и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от простого инока без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрёк день кончины его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны.

И вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле, Его Величество повелеть соизволил завтра же нарочито доставить его в Гатчинский дворец, в коем имел пребывание Двор.

Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях был.

– Честный отец! – промолвил Император. – О тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почитает благодать Божия. Что скажешь ты о моём царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о Роде моём во мгле веков и о Державе Российской? Назови примерно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу.

– Эх, Батюшка-Царь! – покачал головой Авель. – Почто себе печаль предречь меня понуждаешь? Коротко будет царствование твоё, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя…

Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…

Но народ русский правдивой душой своей поймёт и оценит тебя и к гробнице твоей понесёт скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких. Число лет твоих подобно счёту букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном Доме твоём:

«Дому сему подобает твердыня Господня в долготу дней»…

– О сём ты прав, – изрёк Император Павел Петрович. – Девиз сей я получил в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок. Вождю небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь…

– Зрю в нём преждевременную гробницу твою, Благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет. О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трёх лютых игах: татарском, польском и грядущем ещё – жидовском.

– Что? Святая Русь сгинет под игом жидовским?! Не быть сему вовеки! – гневно нахмурился Император Павел Петрович. – Пустое болтаешь, черноризец…

– А где татары, Ваше Императорское Величество? Где поляки? И с игом жидовским то же будет. О том не печалься, Батюшка-Царь: христоубийцы понесут своё.

– Что ждёт преемника моего, цесаревича Александра?

– Француз Москву при нём спалит, а он Париж у него заберёт и Благословенным наречётся. Но тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы и праведным будет в очах Божьих…

– А кто наследует Императору Александру?

– Сын твой Николай.

– Как? У Александра не будет сына? Тогда цесаревич Константин…

– Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою. Начало же царствования сына твоего Николая бунтом вольтерьянским зачнётся, и сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая. Через сто лет после того оскудеет Дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость запустения Держава Российская обратится.

– После сына моего Николая на Престоле кто будет?

– Внук твой, Александр Вторый, Царём-Освободителем преднаречённый. Твой замысел исполнит – крестьян освободит, а потом турок побьёт и славянам тоже свободу даст от ига невольного. Но не простят жиды ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного, в столице верноподданной отщепенскими руками. Как и ты, подвиг служения своего запечатлеет он кровию царственною…

– Тогда-то и начнётся реченное тобою иго жидовское?

– Нет ещё. Царю-Освободителю наследует Царь-Миротворец, сын его, а твой правнук Александр Третий. Славно будет царствование его. Осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведёт он.