Нил Гейман - Сыновья Ананси

Он не стал отводить взгляд.

– Добрый вечер! – сказал он радостно.

Голос у существа был скользким, как масло масляное.

– При-вет, – сказало существо. – Динь-дон. Ты замечательно похож на ужин.

– Меня зовут Чарльз Нанси, – сказал Чарльз Нанси. – А ты кто?

– Я – Дракон, – сказал дракон. – И я не спеша проглочу тебя за один присест, человечек в шляпе.

Чарли моргнул. Как бы поступил отец, подумал он. Как бы поступил Паук? Он понятия не имел. Ну что же. В конце концов, Паук был, типа, частью меня. Я могу сделать все, что мог сделать он.

– Э-э-э. Тебе наскучило со мной болтать, и ты беспрепятственно пропустишь меня, – сказал он дракону, вложив в свои слова столько убежденности, сколько смог.

– Черт возьми. Хорошая попытка. Но, боюсь, неудачная, – с энтузиазмом откликнулся дракон. – Все-таки я тебя съем.

– Ты ведь не боишься лаймов, не так ли? – спросил Чарли, прежде чем вспомнил, что отдал лайм Дейзи.

Создание презрительно засмеялось.

– Думаешь, – сказало оно, – я чего-то боюсь?

– Ничего?

– Ничего, – подтвердило существо.

– Значит, ты чрезвычайно боишься ничего? – спросил Чарли.

– Я от него в полном ужасе, – признался Дракон.

– Видишь ли, – сказал Чарли, – у меня в карманах как раз ничего нет. Хочешь взглянуть?

– Нет, – тревожно сказал Дракон, – совершенно точно: не хочу.

Парусами захлопали крылья, и Чарли остался на пляже один.

– Это было даже слишком просто, – сказал он.

И пошел дальше. Он придумал себе песню для этого путешествия. Чарли всегда хотел сочинять песни, но никогда этого не делал, в основном из-за того, что был убежден: если он даже и напишет песню, кто-нибудь попросит ее спеть, а из этого ничего хорошего не выйдет – и это будет хуже смерти через повешение. Сейчас он все меньше о том беспокоился, и он пел свою песню светлячкам, которые следовали за ним, пока он поднимался наверх. Это была песня про то, как он встретит Женщину-Птицу и найдет своего брата. Он надеялся, что светлячкам песня нравится: и действительно, их свет пульсировал и мерцал в такт мелодии.

Женщина-Птица ждала его на вершине холма.

Чарли стянул с себя шляпу и вытащил из-под ленты перо.

– Вот. Это, я думаю, ваше.

Она даже не шелохнулась.

– Сделка окончена, – сказал Чарли. – Я принес перо. Мне нужен мой брат. Вы его взяли. Я хочу его обратно. Потомки Ананси вообще не мои, чтобы я их отдавал.

– А если твой брат уже не у меня?

При свете светлячков трудно было разобрать, но Чарли был уверен, что она сказала это не размыкая губ. Ее слова окружили его криками козодоя и визгом и уханьем сов.

– Я хочу брата назад, – сказал он. – Целым и абсолютно невредимым. Прямо сейчас. Или все, что произошло между тобой и моим отцом за эти годы, окажется только прелюдией. Ну, типа, увертюрой.

Чарли еще никогда никому не угрожал. Он и понятия не имел, как претворит в жизнь свои угрозы, хотя не испытывал никаких сомнений в том, что сделает это.

– Он был у меня, – сказала она далеким криком выпи. – Но я оставила его, безъязыкого, в мире Тигра. Я не могла причинить вред роду твоего отца. Тигр может, если осмелится.

Молчание. Ночные лягушки и ночные птицы не нарушали тишины. Она без выражения смотрела на него, ее лицо растворялось в ночных тенях. Она сунула руку в карман плаща.

– Дай мне перо, – сказала она.

Чарли вложил перо ей в руку. И сразу почувствовал себя легче, будто она забрала у него не только старое перо…

Взамен она вложила в его руку что-то холодное и влажное, как кусок мяса, и Чарли подавил в себе желание отбросить его подальше.

– Верни это ему, – сказала она голосом ночи. – Теперь у нас с ним нет причин для раздоров.

– Как я попаду в мир Тигра?

– А как ты попал сюда? – спросила она, и голос звучал так, будто она улыбнулась, а затем ночь сомкнулась, и Чарли остался один на холме.

Он разжал руку и посмотрел на мягкий, с заостренным кончиком, кусок мяса в своей ладони. Кусок мяса был похож на язык, и Чарли знал, кому этот язык принадлежал.

Он надел обратно шляпу и подумал, дело в шляпе, но когда он так подумал, это уже не показалось ему забавным. Дело было не в шляпе, хотя его зеленая шляпа была похожа не те шляпы, какие носят люди, умеющие не только мечтать и думать, но и делать жизненно важные дела.

Он представил себе миры как паутину: она сверкала в его разуме, соединяя его со всеми, кого он знал. Нить, что вела от него к Пауку, была крепкой и яркой, и она холодно светилась, как светлячок или звезда.

Когда-то Паук был его частью. Он ухватился за это, позволяя паутине заполнить его разум. В руке его лежал язык брата, совсем недавно язык был частью Паука, и теперь преданно желал воссоединиться с ним. Живое помнит.

Вокруг него паутина разгоралась диким светом. И все, что требовалось от Чарли, – следовать ей…

И он пошел, а за ним двинулась стая светлячков.

– Эй, – сказал он. – Это я!

Паук издал короткий, ужасный звук.

В тусклом сиянии светлячков Паук выглядел жутко: загнанным и израненным. Лицо и грудь в струпьях.

– Думаю, это твое, – сказал Чарли.

Паук забрал у брата язык, театрально поклонившись, засунул его в рот, прижал и подержал. Чарли наблюдал и ждал, пока язык пустит корни. И очень скоро Паук удовлетворенно поводил туда-сюда челюстью, прижал язык сначала к одной щеке, потом к другой, словно собираясь бриться, потом широко открыл рот и поболтал языком в воздухе. Закрыл рот и замер. Наконец, голосом, который по краям еще слегка дрожал, Паук произнес:

– Неплохая шляпа.

Рози взбежала по ступенькам первой и толкнула дверь винного погреба. Переступая порог, она чуть не упала и подождала мать, а потом захлопнула дверь и закрыла на задвижку. Электричества не было и здесь, но почти полная луна стояла высоко, так что после кромешной тьмы мертвенно-бледный лунный свет, проникавший в дом через кухонные окна, казался таким же ярким, как свет прожектора.

Мальчишки, девчонки, гулять идем, подумала Рози. Светло на улице как днем[86]…

– Звони в полицию, – сказала мать.

– Где телефон?

– Откуда, черт возьми, я могу знать, где здесь телефон? А этот сидит внизу.

– Ладно, – сказала Рози, размышляя, что лучше: позвонить в полицию или сначала выбраться из дома. Впрочем, не успела она прийти к решению, как стало поздно.

Раздался удар, такой громкий, что ушам стало больно, и дверь погреба разлетелась в щепки.

А из погреба поднялась тень.

Тень была реальна. Рози знала, что она реальна. Рози смотрела прямо на нее. Но это было невозможно: это была тень большой кошки, лохматой, огромной. И странное дело, там, где на тень падал лунный свет, она казалась еще темнее. Рози не видела ее глаз, но знала, что тень смотрит на нее. И что тень голодна.