Michael - Зверь внутри

— Ты чего? — пробормотал Щуплов. Реальность была слишком убога и неинтересна по сравнению с только что снившимся сном, так что приходил в себя он очень медленно. — Белены, что ли, объелась, балда?

— Сам ты балда! Напугал меня до смерти.

— Напугал? Тебя? До смерти? — с каждой фразой выражение крайнего удивления в голосе Александра возрастало. — Я ж спал.

— Дело не в том, что ты спал, а дело в том, как ты спал!

— И как же я спал?

— Ты рычал во сне! А потом стал подкатываться ко мне, будто пытался перегрызть горло!

— Ох и балда-а, — протянул Щуплов, но в его голосе чувствовалась неуверенность. Он вдруг понял, что не пропало с его пробуждением. Чувство зверского голода.

— Ладно, — пробормотал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно небрежней. — Ты тут спи, а я пойду залезу в багажник, посмотрю: там, вроде, еще колбаса оставалась… Жрать хочется. И с чего бы?

Он толкнул дверь и выбрался наружу. Затем подошел к багажнику и открыл его. Тот факт, что они забыли фонарик, дал ему повод сказать не одно матерное слово в адрес остолопов, у которых вместо головы кочан капусты.

— Что ты там разбубнился? — раздался сонный недовольный голос Ромки. — Меня разбудил, сейчас Надьку разбудишь… Что надо-то?

— Колбасу ищу, жрать захотелось…

— Колбасу-у… — передразнил Жуков. — И чего не спится дураку…

Ромка заворочался в спальном мешке и затих. Чертыхаясь на полтона тише, Щуплов продолжил свои поиски.

Следующий день был таким же погожим, как и предыдущий. Купаясь, загорая и попивая пивко, дразня этим Ромку, которому еще сегодня предстояло рулить и пить, следовательно, не рекомендовалось, Щуплов почти позабыл о своем сновидении, а о ночном происшествии напоминала лишь слегка саднящая рана да неприятное воспоминание об испорченной рубахе.

Однако Таня не забыла ночного поведения Александра. После того, как он, наевшись колбасы (причем эгоистично слопал всю, не оставив никому даже понюхать), вернулся в машину и, поворочавшись немного, захрапел, она не сомкнула глаз и теперь выглядела уставшей и осунувшейся. Чтобы отогнать сон, она почти не пила пива и очень много плавала, но и в то время, когда девушка отплывала довольно далеко от берега, ей казалось, что она уснет прямо на плаву. И ей не давал покоя вопрос: что же ее благоверному (от которого в последнее время она уж и не знала, как отделаться) приснилось такое и не представляет ли он опасности для общества в целом и для нее в частности. Когда наутро она спросила Александра, что же за сон он видел, Щуплов лишь покачал головой и сказал:

— Ничего не снилось.

Когда же ему стали пенять насчет столь беспардонно сожранной колбасы, он и вовсе вспылил, заметив, что нечего сваливать на него свои грехи, коли у самих рыльце в пушку. Такое явное запирательство покоробило и Ромку, которому Щуплов сам признался в том, что лазил в багажник за колбасой, но Жуков лишь пожал плечами и сказал, что, верно, Сашка перегрелся на солнце и теперь кидается на кого ни попадя.

Впрочем, нельзя сказать, что Щуплов все позабыл… Хоть и смутно, но свой сон он помнил; и ощущение свободы, и все нараставшее чувство голода… Но будто кто-то невидимый затыкал ему рот, не давая поделиться впечатлениями с товарищами. И он веселился, плескался в воде, валялся на песке и попивал пиво, внешне такой же, как раньше. Но кое-что прочно поселилось у него в голове и уж не отпускало.

…Возвращение домой ознаменовалось одним малоприятным событием: он в дым разругался с Таней. Прямо в машине. Причем никто не мог вспомнить потом, что же послужило поводом к этой ссоре: вроде, только что сидели мирно рядом, и вот… Взаимные упреки, обвинения в таких вещах, которые и в природе не существуют. Мат через слово… Ромка и Надя слушали, втянув головы в плечи, даже жизнерадостный Жуков растерялся и не знал, как же обстановку разрядить…

— Ну и пошла ты в задницу! — были последние слова Щуплова, когда он выходил из машины у родной общаги. — Видеть тебя больше не хочу!

Таня ему отвечала тоже что-то в этом духе…

Так завершилась эта вылазка на природу…

IV

Прошел июль, настал август. Погода резко испортилась, на смену жаре и ясной погоде пришли холодные дожди. Ни о каких вылазках не могло быть больше и речи, да и не было больше той компании, что могла бы для этих целей собраться, в которой и Щуплову бы нашлось место.

Не говоря уже о том, что с Таней со времени их столь бурной ссоры в машине он больше не встречался, Александр так же отдалился и от Ромки. Видимо, слишком тяжелое впечатление произвело на них с Надей такое свинское поведение Щуплова и его подруги, но в гости в общагу Жуков к нему больше не заходил. Иногда они встречались где-нибудь на улице иди на заводе (ведь оба там работали), здоровались за руку, беседовали о всяких незначащих вещах, потом расходились… И только.

Щуплов стал нелюдимее. Неизвестно, с чего бы вдруг, но он понял, что люди ему становятся неинтересны. Более того, долго находясь в коллективе, он начинал утомляться. Если ему прихлдилось находиться в обществе слишком длительное время, то это общество начинало его раздражать, и он нередко ловил себя на мысли, что было бы совсем не плохо взять бы кого-нибудь за горло зубами и… Тут он вздрагивал, мотал головой, словно пробужденный ото сна, и спешил откланяться, будь то хоть попойка, хоть производственное собрание…

Не только Ромка, но и другие, с которыми Щуплов раньше поддерживал дружеские отношения, стали его избегать. Не так чтобы при виде его переходить на другую сторону улицы или отворачиваться, дескать, незнакомы, но в гости больше не звали и не предлагали зайти в распивочную после работы, чтобы хватануть там по сто грамм «с устатку».

Александр словно этого не замечал, а если и замечал, то создавалось впечатление, что ему нет до этого дела. Да, в общем-то, так оно и было: какой-то иной взгляд на человеческие взаимоотношения и человечество в целом стал у него зарождаться, порой в голове крутились мысли об охотничьих угодьях, о тучных стадах, которые могут стать легкой добычей… В те моменты, когда такие мысли особенно одолевали, он шел в тот самый дорогой киоск, что стоял возле общаги, покупал там бутылку водки и выпивал ее. Один.

…Ночь была дождливая, как и весь этот похабный август… Пустая бутылка из-под водки валялась в углу. Страшно хотелось есть, а в холодильнике было пусто. И странное ощущение, словно что-то идет не так, как должно идти, словно песчинка попала в отлаженный часовой механизм, тем самым приостановив его ход. И надо исправить, надо исправить….