Максим Марух - Игра Лазаря

– Эта статья распространяется только на лиц, обязанных по роду деятельности иметь заботу о потерпевшем, – мягко улыбнулась Яника. – Я училась на юридическом, помнишь?

– Помню, что я не учился, – огрызнулся Лазарь. Всё это начинало порядком раздражать. – Извини, что сломал очередную романтическую теорию о заботливом мне. Идём дальше?

– Идём.

Когда Лазарю стукнуло восемнадцать, их с Сенсором призвали в армию. Родители Сенса хотели «отмазать» сына, имея к этому все возможности, но тот отказался.

– Не хотел меня бросать, – покачал головой Лазарь. – Вот уж кто действительно повёрнут на патологической гиперопеке.

Поняв, что сына им не переубедить, родители Сенса предложили заодно «отмазать» и Лазаря, но тут уже отказался Лазарь. В результате призвались оба. Чтобы хоть как-то облегчить участь сына, родители Сенса воспользовались своими связями в органах (отец Сенса занимал пост замначальника ГИБДД Октябрьского района) и устроили так, чтобы обоих распределили в одну воинскую часть. С командиром части быстро и недорого решился вопрос распределения в одну роту после КМБ. Об одном они забыли позаботиться – о благонадёжности самой части.

– Мы служили в 101-м отдельном Егорлыкском вертолётном полку. Летали, как электровеники. «Вешались» с самого КМБ.

Воспоминание накрыли Лазаря неприятной холодной волной. Он и сам не ожидал, что эти старые, вышедшие из срока годности откровения так взбудоражат его.

Из всех «старых» в роте выделялся Паша Молотков по кличке Молот. От него «молодым» доставалось больше всего. Молот стимулировал «стариков» к жестокости, даже когда последним это надоедало. От его методов приходили в ужас даже видавшие всякое дембеля. Когда Мишу Кулагина, хилого паренька одного с Лазарем призыва, увезли полуживым в Егорлыкский военный госпиталь, откуда в часть он уже не вернулся, Молот едва не загремел в «дисбат». Выкрутился в последний момент: подмазал нужных офицеров, отделавшись «губой» и лишением отпуска.

Наделённый пуленепробиваемой психикой, Лазарь мог стерпеть любые моральные пытки. С болью дела обстояли иначе. Физические издевательства били по самолюбию больнее самых пошлых слов и клоунских заданий. Это вероломное нарушение личных границ, попрание неприкосновенности тела, сводило с ума и отравляло ненавистью каждую клеточку мозга. Когда терпеть Молота дальше стало невыносимо, Лазарь вспомнил об обещании, данном некогда отцу. Поначалу он гнал от себя эту мысль, как назойливую муху, но та, как и положено мухе, снова и снова возвращалась обратно.

– Однажды Молот избил Сенса, – проговорил Лазарь, и понял, что помнит всё в таких подробностях, будто это было вчера. – Сильно. Я только что вернулся из наряда в роту и увидел, как он и ещё двое «старых» пинают его по казарме, как футбольный мяч. Я, как тогда говорили, «впрягся», и мячей стало два.

Им и раньше крепко доставалось, но в этот раз особенно. С тех пор Лазарь перестал отмахиваться от мухи. Больше того – он позволил ей залететь в ухо, проползти по слуховому каналу в череп, добраться до мозга и отложить там яйца.

– Я всё спланировал. Убивать Молота нужно было ночью, когда эта тварь будет в казарме, а меня назначат дневальным по роте.

Из черенка зубной щётки, обёрнутой одним концом в полотенце, чтобы не оставлять отпечатков, Лазарь сделал «заточку», которой суждено было пробить трахею Молота. С повреждённым горлом невозможно создать много шума, когда начнётся агония. К тому времени, пока все проснутся и сообразят, что к чему, Лазарь должен был вернуться на «тумбочку». Но даже если бы не успел, всегда можно сказать, что прибежал на шум. Они бы до второго пришествия гадали, кто это сделал и зачем. У каждого второго в роте под кителем имелась целая россыпь сине-бурых мотивов.

– «Врёшь!» – тренькнул внутренний правдолюб. – «Опять врёшь!»

Да, Лазарь снова слукавил. На самом деле ему было плевать, поймают его или нет. Первостепенной задачей стояло осуществление мести. Уход от правосудия являлся приятным, но необязательным бонусом.

– Но ты не убил его? – сказала Яника почти уверенно, как будто слышала эту историю раньше.

Лазарю показалось, или где-то в глубине инсона она надеялась ошибиться?

– Я почти убил его. В последнюю секунду какая-то невидимая сила отвела мою руку в сторону, и я воткнул «заточку» ему в плечо.

Лазарю повезло. Карательные меры ограничились «губой», нарядами и лишением отпуска. Главное, не «дисбат», остальное терпимо. По возвращению из санчасти Молот стал потише. До самого конца «духанки» их с Сенсором почти не трогали. Стратегия запугивания, сработавшая некогда на отце, отлично показала себя и здесь. Никому не улыбалось, чтобы в следующий раз карающая длань вендетты не промахнулась именно по его горлу.

«ВРЁШЬ!» – неистово заверещал голосок. – «ВРЁШЬ! ВРЁШЬ! ВРЁШЬ!»

Лазарь посоветовал ему заткнуться. Он незаметно переступил ту границу, за которой начиналось долгое протяжное «Би-и-и-ип!» для него самого. «Ты врёшь», сказал голос, а он не знал, что ему ответить. Он не врал – только это он знал наверняка.

– Что это была за сила? – риторически спросила Яника. В который уже раз.

С «силой» они с Сенсом познакомились через месяц после инцидента с Молотом. Когда всё улеглось, «сила» сама нашла их. Как оказалось, на самом деле «сил» было две – обе имели вполне человеческий облик и служили в роте МТО на один призыв старше Лазаря. У них даже имена были – Семён Русаков и Матвей Кипносов. Оба Эмпаты, а Семён ещё и «сенсор». Это он нашёл Лазаря. Просветил насквозь рентгеном, проявил снимки и увидел паразитов, которые копошились и множились в мозгу, как мушиные личинки.

– Не буду рассказывать, как они убедили нас, что им не отбили мозги по «духанке» и все россказни о невидимых мирах правда, – сказал Лазарь. – Скажу только, что я поверил. И Сенсор тоже. Он-то всегда чувствовал, что с ним что-то не так, с самого рождения. Точнее, чувствовал это в окружающих, но не мог отличить одно от другого. Моё прозрение пришло, когда кровь Молота расплывалась по майке красно-зелёным пятном… когда он заорал…

Лазарь до сих пор не мог понять тех ощущений, а самое главное, последствий, вызванных ими. Не смог и теперь. Одно он знал наверняка – какая-то часть его сознания изменилась навсегда, а вместе с ней перестроился и он сам. Но что это была за часть, как она поменялась и в какую сторону повела за собой всё остальное – эти вопросы оставались без ответа... («Ты врёшь! Врёшь, врёшь, врёшь!») Это необъяснимое ощущение веры в выбранную тропу, в надёжность руки, ведущей по ней, было похоже на морок, на наваждение…