Дарья Зарубина - Носферату

— Я не взрываюсь, — стараясь казаться не слишком напуганным, заметил я. — И камня не отдам. Потому что тогда вы, Санек, в мгновение ока сделаете так, чтобы я и это щекотливое дело не соприкасались во времени и пространстве. А я могу вам пригодиться. Особенно с камнем…

— Так он не выходил с вами на контакт? — спросил Санек.

— Нет, — ответил я, — камень как камень. Но я могу предположить, что есть человек, который знает, как оживить саломарские камешки.

— Не хотите поделиться? — с устрашающей вежливостью поинтересовался мой новый знакомец.

— Хочу, — ответил я, — можете спросить об этом у профессора Насяева.

— Насяев — первый подозреваемый по этому делу, — подтвердил мои подозрения Санек. — Он и вы — единственные люди, посетившие академика за последние дни.

Его интонации мне не понравились.

— Меня вы тоже запишете в шпионы? — мысленно проклиная Экзи за его неуемный аппетит, спросил я. Мне никогда еще не приходилось злить настолько большую и серьезную организацию, как та, что представлял сидящий напротив меня человек, которого не стоило называть Александром.

— Отдайте камень, и часть подозрений будет снята, — заверил он.

— А если я не смогу его отдать? — спросил я, как бы ради интереса.

И Санек, и Анна посмотрели на меня так, словно я только что признался в государственной измене.

— Берите сами, — добавил я извиняющимся тоном и махнул рукой в сторону собаки. — Его Экзи сожрал.

— Шатов, ты издеваешься? — вскрикнула Анна и бросилась к псу. Даже Санек привстал со стула, но быстро совладал с волнением, опустился на место и одарил пса таким взглядом, что я невольно пожалел кудрявого — «соответствующие органы» явно не собирались ждать и возиться со слабительным.

— Если мы потеряем улику, вы сядете, Шатов, — пообещал он ровным деловым голосом. — Анна Моисеевна, вызывайте ветеринара. Будем усыплять и вскрывать.

— Не надо усыплять, — проговорил кто-то.

Мы завертели головами, оглядываясь. Я был готов поклясться, что слышал эти три слова отчетливо и близко. И одновременно не слышал ничего. Даже не мог с уверенностью определить, на каком языке это было сказано. Фраза просто вынырнула в моем мозгу, как велосипедист в центре автомобильной пробки. Анна и Санек выглядели не менее пораженными. В руке у Санька уже появился какой-то непривычного вида пистолет. Он быстрыми, отработанными до автоматизма движениями обошел кухню и проверил углы.

— Опять ваши идиотские штуки, Шатов? — с угрозой в голосе спросил Санек. И вздрогнул, когда Экзи принялся шумно чесаться, сидя в корзинке. Я испугался его страха и тоже принялся озираться, словно в любую минуту ожидал нападения монстра.

Напряжение становилось слишком велико. Мои новые коллеги были как две натянутые струны. Но ваш покорный слуга сделан не из металла. Я, признаться, струхнул. Кто знает, как давно у меня на кухне прячется неведома фигня, которую боится даже Санек.

— Что это за дрянь? — не выдержал я.

— Телепатема, — буркнул он. — Глушилки нет, твою машу в пасть. Десять лет о них ни слуху ни духу.

— О ком? — Я боялся услышать ответ, но не спросить было еще страшнее. Мертвая тишина утра, еще пару минут назад казавшаяся такой мирной, обернулась зловещим молчанием притаившейся опасности.

— Эй, мозгоклюй, вылазь! — крикнул Санек куда-то в потолок, не обращая на меня никакого внимания. — Не сидится тебе в квартскерочьих горах, скотина. Вылазь, сука! Телепат гребучий! Мало я вас пострелял на Аммере — сюда доползли! Так я ваши повадки знаю.

Словно в ответ на раскаты его грозового голоса, Экзи снова принялся чесаться.

— А что, наши воевали на Аммере? — В силу древней журналистской привычки я успел спросить несколько раньше, чем подумать, что говорю.

— Земляне никогда не воевали на Аммере, тем более в Квартскерочи. Губернатор квартов умело организовал защиту форта и справился собственными усилиями, — выпалила Анна, выхватывая мою дурную голову из крокодильей пасти межпланетной политики.

— Точно, — спохватился я. — Запамятовал.

Санек понял, что сболтнул лишнего, сверкнул на меня глазами, но ствола не опустил.

— Анна Моисеевна, позвоните в отдел. Код «рубиновый». Здание опечатать и сжечь.

В этот миг я почувствовал что-то очень близкое к панике: из-за этого проклятого дела стальной дядька вот-вот спалит мое родовое гнездо.

— А мы? — спросила Анна.

— Остаемся здесь. — Для того чтобы подписать нам приговор, оказалось достаточно пары слов. Я почувствовал дурноту и досаду. В глубине души каждый из нас, заносчивых молодых засранцев, надеется на героическую смерть, о которой раструбят по миру сотни наших коллег. И мне ни разу в жизни не приходило в голову, что меня могут сжечь вместе с родным домом, потому что какой-то Джеймс Бонд объявил «рубиновый» код и я оказался в карантине с невидимой тварью, разговаривающей телепатемами. Но мама с детства учила меня видеть во всем хорошее. Погибнуть мне предстояло вместе с любимой женщиной. Поэтому, хотя мы и не жили долго и счастливо, умереть в один день — тоже определенная удача. Если мне повезет, то эта фраза станет хорошей основой для некролога. И обо мне всплакнет вся многотысячная аудитория газеты «Галактика слухов». Я представил нашу редакцию, пытаясь предположить, кому из них Михалыч доверит писать мой некролог, но невольно бросил взгляд на Санька и понял, что некролога не будет. Нас сожгут, засекретят и развеют пепел над каким-нибудь из океанов. Непременно, в самом секретном и отдаленном от суши секторе.

— Заприте двери, Шатов, — скомандовал Санек.

— Не нужно, — снова повторил в головах все тот же голос. — Я не опасен. Не могу долго, ресурс мал. Суньте ему в зубы фен.

Экзи чесался так, что от него едва не летели искры.

— Ты где? — проорал Санек. — Покажись, гнида.

— Он в собаке, — гаркнул я, пытаясь вернуть Санька из режима боя и привести в чувство. — Только это не ваш мозгоклюй. Это камень. Насяев занимается поисками суперсверхпроводника.

Я выпалил это все, не озаботившись сформулировать мысли более-менее складно. Времени не оставалось. Санек был готов в любую минуту расстрелять пса, обороняясь от призраков прошлого.

Ласточкой нырнув на пол, я подхватил фен, вытащил из розетки. Первым попавшимся под руку ножом оголил пару миллиметров провода, сунул его в зубы собаке и снова воткнул вилку в розетку. С сухим треском лопнула лампочка, окатив нас градом мелких осколков. Фен брызнул снопом искр, запахло жженой пластмассой, и я всем телом почувствовал двести двадцать вольт нашего родного российского стандартного напряжения.

— Ты жив, Мегрэ? — тихо спросила Анна. Бледное утро за окном давало достаточно света, чтобы разглядеть испуг и растерянность на лице моей Железной леди.