Дэн Браун - Инферно

– Ах да, простите. Я и забыл, что сказал вам об этом.

Теперь растерялась Марта. Забыл? Да ведь после этого прошло меньше двенадцати часов, и мы обсудили тот давний случай, который вызвал вашу клаустрофобию, во всех подробностях!

Прошлым вечером патологически тучный спутник Лэнгдона по прозвищу Дуомино предпочел подняться в музей на лифте, а Лэнгдон с Мартой выбрали лестницу. По дороге Лэнгдон в красках описал ей, как упал в детстве в заброшенный колодец, и признался, что с тех пор испытывает невыносимый страх в любом тесном помещении.

Сейчас младшая сестра Лэнгдона легко взбежала по ступеням – они только и успели что проводить глазами ее болтающийся белокурый хвостик, – а сам Лэнгдон с Мартой поднимались медленно, то и дело останавливаясь, чтобы Марта могла перевести дыхание.

– Странно, что вам захотелось снова посмотреть на эту маску, – сказала она. – По сравнению со всем остальным, что есть во Флоренции, не такая уж она интересная.

Лэнгдон уклончиво пожал плечами.

– Я просто Сиене хотел показать. Кстати, спасибо, что еще раз пустили нас в неурочное время.

– Пустяки.

Одной лэнгдоновской репутации уже хватило бы для того, чтобы вчера вечером открыть ему галерею, но поскольку с ним был еще и сам Дуомино, у Марты просто не оставалось выбора.

Иньяцио Бузони по прозванию Дуомино был крупным авторитетом во флорентийских культурных кругах. Много лет возглавлявший музей Опера-дель-Дуомо, Иньяцио курировал все вопросы, связанные с главной исторической достопримечательностью города – огромным собором с красным куполом, который всегда был на первом плане не только в панораме, но и в истории Флоренции. Горячая любовь к этому сооружению вкупе с весом почти в сто восемьдесят килограммов и постоянно красным лицом и заслужили ему прозвище Дуомино, что означает «маленький собор».

Марта понятия не имела, как Лэнгдон познакомился с Дуомино, однако прошлым вечером флорентиец позвонил ей и сказал, что хочет привести во дворец гостя, чтобы в тишине и без помех осмотреть посмертную маску Данте. Этот загадочный гость оказался прославленным американским символогом и искусствоведом Робертом Лэнгдоном, и Марта проводила друзей на галерею, гордая тем, что удостоилась чести принимать двух таких знаменитостей.

Теперь, одолев наконец все ступени, Марта уперла руки в бока и сделала пару глубоких вдохов. Сиена уже стояла у перил, оглядывая Зал Пятисот сверху.

– Моя любимая точка обзора, – немного отдышавшись, сообщила Марта. – Отсюда фрески выглядят совсем по-другому. Наверно, брат говорил вам о таинственном указании, которое спрятано вон там? – Она протянула руку.

Сиена азартно кивнула:

– «Cerca trova».

Марта украдкой посматривала на Лэнгдона, который тоже подошел к балюстраде. На свету, льющемся из окон мезонина, было видно, что он далеко не так импозантен, как прошлым вечером. Ей нравился его новый костюм, но ему самому не мешало бы побриться, да и вообще он выглядел бледным и усталым. Даже его волосы, вчера пышные и густые, сегодня были спутанными, как будто он не успел принять душ.

Опасаясь, что профессор заметит ее изучающий взгляд, Марта снова повернулась к фреске.

– Мы стоим почти прямо напротив этой надписи, – сказала она. – Если постараться, отсюда ее можно разглядеть и без бинокля.

Но сестру Лэнгдона это не слишком заинтриговало.

– Лучше расскажите мне о посмертной маске Данте. Почему она здесь, в палаццо Веккьо?

Какой брат, такая и сестра, вздохнула про себя Марта. Далась им эта маска! Правда, посмертная маска Данте и впрямь имела очень странную историю, и Лэнгдон был не первым, кто проявил к ней чуть ли не маниакальный интерес.

– Ответьте для начала, что вы знаете о Данте?

Симпатичная блондинка пожала плечами:

– Только то, чему учат в школе. Данте – итальянский поэт, прославившийся в первую очередь книгой «Божественная комедия», где он описал свое воображаемое путешествие в ад.

– Отчасти правильно, – откликнулась Марта. – В своей поэме Данте благополучно выбирается из ада, проходит чистилище и наконец попадает в рай. Если вы когда-нибудь прочтете «Божественную комедию», то увидите, что его путешествие соответственно делится на три части – по-итальянски они называются «Inferno», «Purgatorio» и «Paradiso». – Марта жестом пригласила их следовать за собой ко входу в музей. – Впрочем, то, что его маска хранится в палаццо Веккьо, абсолютно никак не связано с «Божественной комедией». Тут все дело в реальных исторических событиях. Данте жил во Флоренции и любил ее так сильно, как только можно любить свою родину. Он был человеком известным и влиятельным, но политическая обстановка изменилась, а Данте поддерживал проигравшую сторону и потому подвергся бессрочному изгнанию.

Недалеко от входа в музей Марта остановилась перевести дух. Снова уперев руки в бока, она распрямилась, чуть откинула голову назад и заговорила снова:

– Некоторые считают именно изгнание Данте причиной того, что у его посмертной маски такой грустный вид, но у меня другая теория. Я немножко романтик, и мне кажется, что эта грусть имеет больше отношения к женщине по имени Беатриче. Видите ли, всю жизнь Данте был страстно влюблен в женщину, которую звали Беатриче Портинари. Но, как это ни печально, она вышла за другого – и в результате Данте остался не только без родного города, но и без своей возлюбленной. Его пылкая любовь к Беатриче стала центральной темой «Божественной комедии».

– Любопытно, – сказала Сиена, хотя по ее тону было ясно, что она пропустила мимо ушей все до последнего слова. – И все же я так и не поняла, почему эту маску держат здесь, во дворце?

Настойчивость молодой женщины показалась Марте странной и даже граничащей с неприличием.

– Дело в том, – пояснила она, двинувшись дальше, – что запрет на возвращение Данте во Флоренцию остался в силе и после его смерти, поэтому его похоронили в Равенне. Но поскольку главная любовь его жизни, Беатриче, была похоронена во Флоренции и поскольку сам Данте безумно любил Флоренцию, привезти сюда его посмертную маску казалось естественным – своего рода данью уважения этому великому человеку.

– Понимаю, – сказала Сиена. – А почему выбрано именно это здание?

– Палаццо Веккьо – стариннейший символ Флоренции, а в эпоху Данте он и вовсе был сердцем города. В нашем соборе даже есть знаменитая картина, на которой изгнанный Данте стоит под стенами города, а на заднем плане высится дорогая его сердцу дворцовая башня. Словом, хранить здесь его посмертную маску – это во многих отношениях то же самое, что позволить ему наконец вернуться на родину.