Руслан Галеев - Радио Хоспис

Стас прекрасно это знал. В конечном счете все они жили в гостиницах при транзитных вокзалах. Чуть более ухоженных или чуть более запущенных, какая разница. Если копнуть, причем не особенно глубоко, а так, сделав всего лишь шаг на личную территорию, то каждый из них четверых готов был сорваться с обжитых территорий в любую минуту. Они не верили в постоянство, точнее, они не знали такой штуки, как постоянство. Зато прекрасно знали, что каждая следующая минута может изменить жизнь коренным образом. И для этого не всегда есть причины, это как стихия.

Они были старыми волками, они знали, что их кормит. Но это не значит, что в них не было страха. Может быть, как раз страха в них было больше всего. Но поколение, прошедшее через опустошение предательских гражданских войн, через Ипр мировой войны, через равнодушие к ветеранам в послевоенное время, через голод, безработицу, инфляцию, через могилы ровесников и пустые глаза стариков, потерявших надежду на продолжение жизни в сыновьях, тысячи седеющих, но неповзрослевших пацанов, легко переносящих физическую боль, но понятия не имеющих, как поступать с чувствами, – для всех них страх был единственной зацепкой. Он был знакомой территорией, они не терялись на ней, они знали там каждую западню. Но как быть с миром, в котором страха нет?

Впрочем, в существование такого мира они тоже не верили.

От поезда к поезду, от одной берлоги к другой, от работы к работе – так они и существовали. Тебе нечего терять, нечего оставлять за плечами, ты можешь в любой момент встать и пойти. Ты никому не нужен, кроме таких же, как ты, неприкаянных постаревших мальчишек, но, с другой стороны, тебе некого и терять. Никто не протянет к тебе руку, не схватит сзади за рукав, не попросит остановиться, подождать еще один день, еще один год, еще одну жизнь. Знаете, что это значит на территории страха? Это значит, что никто не причинит тебе боли. А что касается друзей, то они прошли теми же тропами, они не станут тебя останавливать, они пойдут вместе с тобой. Такая уж она, дружба, с ожогами от пороховых крупинок. Похожа на выстрел в лоб с близкого расстояния. Если вы прошли вместе через поля, усеянные трупами, то теперь вам легче делать шаг за шагом и идти вперед, чем остановиться и успокоиться. Не потому, что это показывает силу человека, сила тут вообще ни при чем. Просто чем дольше не останавливаешься, тем дальше ты от тех полей. Тут простая арифметика на самом деле, а все они – простые парни. Сложности – это типа скарба, а когда идешь, некогда накапливать скарб. Только то, что может уместиться в вещмешке.

– Ты так и не обзавелся второй кроватью. – Стас бросил пальто и шляпу на кресло. Поморщился от головной боли.

Бруно пожал плечами и пошел на кухню. Правильно, зачем люди тысячелетия работали над взаимопониманием и способами передачи информации, если можно просто пожать плечами? Стас потер виски, на которых изнутри кто-то выплясывал в бархатных ботинках. Но он знал, что это временно и рано или поздно меховая туфелька станет хрустальной. Это известно каждому, кто выпил достаточно, чтоб свалиться лицом в сырную тарелку, но так и не смог толком набраться. Не у всех сказок хорошие финалы.

Утро субботы похоже на утро четверга после карнавала. Улицы полны воспоминаний и пятен засохшей рвоты. Снег, который в этот день решил подождать на небесах, не прикрыл всего этого очарования. Людей на улице почти нет, а те, что есть, напоминают зомби на поминках своего хозяина. Еще бы, семь часов утра первого выходного дня. Нормальные представители социума в это время даже и не думают покидать кровати. Но Бруно не был нормальным, он дежурил в эти выходные, хотя утро субботы даже в борделях считалось мертвым временем. А поскольку молчаливый вышибала так и не удосужился поставить на дверь английский автоматический замок или хотя бы обзавестись запасными ключами, то и Стасу пришлось выметаться вместе с ним. И хотя головоломного похмелья не было, Стас воспринимал мир сквозь круглую линзу водолазного шлема. Благо отсутствие людей на улице также означало и минимум машин на проезжей части. Уже через двадцать пять минут Стас парковался у своего дома. Первое, что он увидел, выходя из «Студебеккера», – вышеупомянутое пятно рвоты прямо на стене и точно такое же чуть дальше, на доске объявлений. Ловкач не удосужился наклониться, а может, целенаправленно метил на объявление о погашении долга по газоснабжению и электричеству. Доброе утро.

И только потом Стас увидел черный «Мерседес» с номерными знаками Управления. Он знал эти машины еще с тех пор, как работал водителем. Эти горбатые красавцы никогда не парковались в автопарке при Управлении, и никто понятия не имел, где они стоят по ночам. Зато все понимали, что на них разъезжают мутные личности из отдела внутренних расследований. Их называли особистами, поскольку располагались они в отдельном помещении. В старом надстроенном особняке.

«Вы хотите знать мое мнение, да? Я вам скажу, я вам в глаза выскажу все, что думаю. Старине Халли нечего скрывать от своего радиослушателя, старина Халли как открытая книга. И я говорю вам: ну и зло эта ваша суббота! Простите меня, дорогие евреи, но хуже времени не найти. Однако это вы здорово придумали – не работать по субботам. Единственная нация, по достоинству оценившая похмелье. За что я вас люблю, так это за умение пить по пятницам. Особенно за чужой счет. Шутка, шутка, лица попроще, рэйдио «Хоспис» далеко от всякого разделения по цвету кожи, разрезу глаз и марке туалетной бумаги. У тебя есть уши? Все, больше меня ни хрена не интересует, ты наш человек.

Кстати, о наших людях. Буквально четверть часа назад, когда я мучился, склонившись на раковиной, мой помощник принес мне замечательные фотоснимки. Я, как добропорядочный гражданин, уже отправил их во все известные мне издательства, но что-то сильно сомневаюсь, что вы их увидите. Кто ж выпустит в печать фото доктора Паулюса, главы общества чистоты и трезвости, известного как общество Девы Марии? К названию – никаких претензий, матушка нашего погибшего поручителя и правда была чиста. Если верить первоисточникам, а у меня нет повода им не верить. А вот вид доктора Паулюса, в состоянии полного свинства ползающего по полу в ногах у стриптизерши из бара «Семафоры», – тут у меня определенные претензии есть. Нет-нет, друзья, к состоянию и поведению уважаемого доктора у меня также нет никаких претензий. Сам грешен… Эх, помнится, были деньки… Но, уважаемый слушатель, но! Какого черта очернять священное действо алкогольного отравления, если сам являешься его адептом? Что за лицемерие? Ай-ай-ай, доктор Паулюс, как некрасиво с вашей стороны. Но я вас прощаю, ведь этим утром вы, вероятно, мучаетесь так же, как и я, разве что у меня нет перспективы оправдываться перед женой.