Руслан Галеев - Радио Хоспис

Ближе к полуночи Скальпель набрался так, как не набирался давным-давно. Стас бросил свое пальто на сдвинутые стулья в углу, где недавно дремал Бруно, и аккуратно перетащил туда друга. Тот мгновенно свернулся, прижав к груди ноги, и оказался вдруг маленьким, так что всего два стула было как раз. Стас подумал и накинул на него сверху кожаную куртку Бруно.

– Ты не против?

Бруно покачал головой и разлил на два стакана. Они выпили. На другом конце стола Шрам и Арчи доверительно обсуждали тот факт, что машины – это, конечно, зло.

– Вот, Арчи, когда мы были гардемаринами, у нас ведь не было машин. И мы были счастливы. А теперь?

– Что?

– Вот именно, теперь что! Теперь есть машины, у каждого есть, а у некоторых, – Шрам медленно, с заносом, кивнул головой в сторону Скальпеля, – есть даже личный водитель. А разве мы счастливы?

– Разве?

– Ни капельки, Ауч, ни капельки. А это значит что?

– Что?

– А значит это, что все дело в машинах. Не было бы машин, не было бы несчастья. И что получается, старина?

– Что получается?

– Получается, что я чиню причину мирового несчастья, Арчи. Понимаешь?

– Понимаю. Получается?

– В том-то и дело, что получается. Эх, знал бы, от какого «Хорьха» ты отказываешься!

Стас покачал головой и толкнул плечом Бруно.

– Похоже, сейчас на второй круг пойдут.

Бруно усмехнулся. Стас откинулся на спинку стула, закурил и приготовился наблюдать. Было уютно, пьяно и так, как должно быть.

По улице медленно полз густой слоистый туман. То ли снег так странно таял, то ли теплоцентраль прорвало где-то поблизости, а может, это выпитое уже давало о себе знать, приукрашивая действительность. Вдруг, словно от толчка, встрепенулся Скальпель, резко сел на стульях, замер с поднятыми, как при входе в операционную, руками и обвел окружающее мутным взглядом.

– Этот вопрос совершенно некстати, коллеги, – заявил он категорично, хотя никаких вопросов задано не было. – Вот вы, – Скальп обернулся всем корпусом, не опуская рук, к Шраму, – вы, юноша, простите, не помню вашего имени, скажите мне, что есть смерть с точки зрения современной медицины?

– Это ты… вы… мне? – опешил Шрам и, кажется, попытался принять стойку «смирно», не вставая со стула.

– Вам-вам, коллега. Что вы плаваете в очевидном? Это же элементарно!

– Куда плаваешь? – обернулся к Шраму Арчи. На его губе, как приклеенная, висела сигарета, и Стас все ждал, когда же она упадет, но она не падала.

– Затрудняюсь ответить, – честно признался Шрам и многозначительно кивнул на Скальпеля.

– Так вот, юноша, смерть с точки зрения современной медицины есть чужая, более того, вражеская территория.

– Н… н-н-не возражаю.

– Разумеется. Но в таком случае, кто такие мы с вами? Мы, врачи?

– Мы? Врачи?

– Да, мы. Мы, представители благородного племени врачевателей организмов. Кто мы?

– Кто? – почти в один голос переспросили Арчи и Шрам, со всем вниманием обращаясь к сомнамбулическому лектору.

– А мы, коллеги, есть пограничные войска, а также военная таможня в одном лице. И лишь нам дано решать, кому проникнуть на территорию врага, а кому – нет. И наоборот тоже, прошу отметить. С территории врага только мы возвращаем… Впрочем, есть еще Бог. И этот момент ставит меня в тупик и подтачивает мою стройную гипотезу. Печально… – С этими словами Скальпель вновь рухнул на стулья и мгновенно уснул.

– А я вот сейчас не понял, про что он говорил, – медленно повернув лицо к Шраму, прошептал Арчи.

– Я тоже. Про врачей, про таможенников.

– Коллега? – Арчи протянул Шраму руку, другой берясь за бутылку.

– Безусловно, – ответил Шрам, отвечая на рукопожатие.

Ближе к полуночи Бруно сдался. Даже его могучий организм порою требовал отдыха. Когда Шрам с Аучем, обнявшись, принялись обсуждать нравы современной молодежи, а также стало понятно, что на Скальпеля в качестве собеседника в этот вечер рассчитывать не приходится, Бруно попросил Стаса отвезти его домой. Это была самая краткая просьба из тех, что помнил Стас. Но это было самое многословное высказывание Бруно за последние несколько месяцев. Чувствуя, что напиться в этот раз толком не удастся, и уже не испытывая в этом необходимости, Стас согласился, что Бруно кинет его где-нибудь у себя, поскольку возвращаться домой самому не было никакого желания. А ехать пришлось бы через полгорода. Бруно кивнул, и они покинули «Долину».

На последних ступенях лестницы Стаса догнал первый приступ головной боли.

«Доброй ночи, мальчики и девочки, дедушки и бабушки, шлюхи и сутенеры, ниггеры и бледнозадые, чистые душой и грязные помыслами, страдающие от неразделенной любви и абстинентного синдрома. В эту прекрасную ночь, переполненную прогорклым туманом и неосуществившимися надеждами, мы вместе путешествуем по волнам рэйдио «Хоспис», последнего нормального радио умирающей… (помехи)… вам сказать. Жизнь, понятное дело, глупость, но это не повод опускать руки. Надо брать от нее самое лучшее, а если самого лучшего не дано, брать надо то, что подвернется под руки. Ведь это пятничная ночь, и даже вы, лодыри и дармоеды, даже вы, мои презренные слушатели, отринувшие блага общепринятого радиовещания, даже вы достойны передышки. Так пейте же, наполняйте свои желудки огненной водой, расползайтесь студнем по поверхности неприглядного будущего. А я… Что ж, я вам в этом помогу чем смогу. Благо тут… (помехи)… глушат! Однако не отлили еще ту пулю, по крайней мере не сегодня, не в эту ночь. Как насчет сладкого вестерн-блюза, алкоголики и асоциальные элементы, а? Прольем на раны повседневности ложку меда? Пусть нам сыграют «Courtney & Western». Пусть сыграют «Am I In Love»… Боже, ведь это она меня спрашивает, серьезно, это она мне кричит сквозь эфирные волны и белый шум глушителей. «Am I In Love, Халли?» – кричит она мне. Да какие вопросы, детка, разумеется, все так и есть. Женщине с таким голосом я готов верить, какие бы глупости она ни несла. Черт побери, я же парень, я родился для того, чтобы из меня вили веревки. Давай, Кортни, сделай это, детка».

Квартира Бруно. Ну, это смотря что считать квартирой. Если в голове всплывают синонимы типа «семейный очаг», «мой дом – моя крепость» и «дом, милый дом», то нора Бруно тут ни при чем. Скорее уж вспоминается гостиница при транзитном вокзале. Гостиница с небогатыми, но ухоженными номерами, свежим постельным бельем, отсутствием неприятных (так же как и приятных, впрочем) запахов и полным отсутствием признаков обжитости. Это место создано для того, чтоб переждать время от отхода одного поезда до прихода другого. Таково было жилище молчаливого друга Стаса. Чисто, прибрано, минимум вещей, разложенных педантично и бездушно, в целом так бы и выглядела «Мария Целеста», если бы была спущена на воду без экипажа. Впрочем, тогда она не была бы «Марией Целестой».