Андрей Рубанов - Живая земля

Всегда есть какое-то семя. У стебля – свое, у дикаря – свое. Всегда есть какая-то почва, в Европе – одна, в Азии – другая. И в новой столице, и в старой. И на Луне, и на Марсе. Все решает сеятель. Швырнуть в борозду или не швырнуть, полить водой или оставить как есть.

Таня хотела семя Глеба. Глеб хотел семя стебля. Полина хотела семя дикаря. Дикарь хотел, чтоб его семя хотела не Полина, а Таня. Все чего-то хотят, каждый в поиске. Один ищет почвы для семени, другой – семени для почвы.

– Нет, – разочарованно сказала Полина, отдышавшись. – Не сладкое.

– А мне понравилось, – с энтузиазмом возразила тощая. – Не такое, как у наших.

«Надо спросить, как ее зовут, – подумал Денис. – А то получится не слишком по-джентльменски».

Полина облизала губы:

– Все равно – не сладкое.

– Но хорошая гамма.

– Да. Мягкое.

– Немного кислое. Но полнотелое.

– И выдержанное, – добавила Полина и погладила Дениса по щеке. – У тебя давно не было женщины, да?

– Не важно, – ответил Денис. – Вы рассказывайте, рассказывайте. Мне интересно.

– Не слушай нас, – деловито сказала Полина. – Мы о своем.

Тощая задумалась.

– Я бы повторила, – заметила она. – Но не сейчас. Попозже.

– Еще чего, – ревниво возразила Полина. – Может, ты еще расписание регламентов хочешь? Мы договаривались, что я один раз поделюсь. Ради старой дружбы.

– Ладно тебе. Нашего дикаря на пятерых хватит. Кстати, как тебе послевкусие?

– Вообще, я ожидала большего.

– Вот; я же говорю, надо повторить. Очень оригинальная гамма.

– Потому что плотность большая. А так – по-моему, ничего особенного… – Полина деловито привела себя в порядок; в стене, доселе незаметная, открылась ниша, где лежали полотенца, салфетки, тюбики, баночки и прочие емкости для хранения разнообразных гигиенических снадобий. – Денис, а что ты ел на обед?

– Ничего, – сказал Денис. – В самолете кормили, но… Я в первый раз летел, и… ну, желудок…

– Вот, – сказала тощая. – Он ничего не ел, поэтому такой вкус.

Полина пожала плечами:

– Короче говоря, я просто не распробовала. Надо повторить.

– Пусть он отдохнет. И поест.

– Сначала я пройдусь, – сказал Денис.

– Старый европейский фокус, – усмехнулась Полина.

– Я быстро. Пять минут.

Перегородка поехала вверх. Молотобоец зашагал к выходу. В голове вертелась одна-единственная мысль, странная и забавная.

Меня только что выебали.

Улица не освежила его. Словно бы вышел из меньшего помещения в большее. Не ударил в лицо прохладный ветер, и воздух не стал более колючим или крепким. Купол из «шанхайского одеяла» сам поддерживал идеальный микроклимат, наилучшую температуру, влажность и давление. В Старой Москве о волшебном куполе говорят с придыханием, и каждый с детства мечтает посмотреть на главное сибирское чудо. Денис Герц тоже мечтал, и вот (он задрал голову к фиолетовому небу) – мечты сбылись. Приехал, посмотрел. А потом его выебали.

Людей вечером не стало ни больше, ни меньше. Те же темные очки, то же сочетание яркого и блестящего с мятым и заношенным – как будто одна и та же большая группа граждан ходила кругами взад и вперед. Шуршали электромобили.

Он постоял, поразмышлял. Честно и прямо спросил себя, чего сейчас хочет. Вернуться и предоставить для дегустации еще одну порцию семени или послать к черту обеих сучек, уехать к Годунову и лечь спать. Выбрал первое. Пусть дегустируют, жалко, что ли? Конечно, они меня используют – но я не против. Гладкие молодые бабы, великолепно подготовленные технически. Тощая – как ее имя? – вообще игрок высшей лиги, а ведь сразу не скажешь… Сигарету бы выкурить, но в этом городе деловитых блядей и неярких, но приятных цветов, судя по всему, курение не приветствуется…

Потом его окликнули. Негромко, вежливо, по имени-отчеству.

Подошедший субъект был щупл и напряжен.

– Меня зовут Александр, – произнес он и осторожно улыбнулся.

Денис кивнул. Субъект понизил голос:

– Я друг господина Годунова. Мы готовы поговорить с вами по вашему вопросу.

Он меньше всего походил на друга господина Годунова. И вообще на чьего-либо друга. Он мелко дрожал, и взгляд его бегал, и туфли были готовы развалиться, и шея дурно выбрита. «Если это „стопроцентно надежный человек“, то дело плохо», – подумал Денис и враждебно спросил:

– А где сам Годунов?

– Он нас ждет, – веско ответил щуплый и воровато оглянулся.

– Где?

– Поедемте со мной. Тут недалеко. Только не говорите о деле, пока мы не окажемся на месте.

Денис кивнул. Если что – сразу шею сверну, решил он.

Щуплый проводил его к машине. Машина была как бы неодушевленной, из пластика и металла, копией щуплого: такая же невзрачная, маленькая; Денису даже показалось, что она точно так же мелко, болезненно вибрирует.

За рулем сидел второй: жиденькие волосенки, плотно сжатые губы, физиономия вдохновенного рукоблуда.

Щуплый сел рядом с Денисом, захлопнул дверь и опять улыбнулся.

– Тут совсем недалеко, – повторил он, похабно подмигнул и сунул руку в карман.

В следующий момент Денис потерял сознание.

Глава 4

– Сосной топить – грех, – сказала мама. – Кто ж сосной топит?

– А чем надо топить? – спросил Денис.

– Березой. Сосна – дерево легкое, мягкое. А береза – твердая, плотная. Тепла от нее больше.

От печки шел жар, и верхняя поверхность железного ящика понемногу начинала менять цвет. Денис знал, что сначала на буром металле появится небольшое пятно темно-фиолетового цвета, потом оно увеличится в размерах, фиолетовое отодвинется к краям, а в центре пятно станет малиновым, и тогда мама перестанет подкладывать поленья, коротко пошурует в топке кривой кочергой и поставит на печку алюминиевый чайник.

С точки зрения Дениса, тепла было достаточно и от сосны. Он не замечал, чтобы березовые дрова давали больше жара. Пахли – да, совсем иначе. Но ему больше нравился запах сосновых дров, а не березовых. Особенно если сырые поленья положить для просушки рядом с печкой: когда коричневая кора нагреется, из ее морщин выступит темно-янтарная смола и по комнате поплывет густой сладкий запах. Если испачкать в смоле руки, их потом два дня нельзя отмыть, а испачкать легко, смола – липкая. В классе почти у всех мальчишек руки в смоле, потому что во многих квартирах этой зимой топят самодельные железные печки. Холодно, а батареи не греют. На восьмом этаже еще греют, на девятом – едва теплые, а Денис с мамой живут на двенадцатом.

– А почему береза твердая, а сосна мягкая? – спросил Денис.

– Так устроила природа, – ответила мама, наливая воду в чайник.

– Я понимаю, что природа. А почему?