Андрей Рубанов - Живая земля

– Сынок, – печально ответил Годунов, – я вообще не умею ненавидеть. Но это не важно. – Он громко засопел и посмотрел на часы. – Я все понял. И про семя, и про тебя, и про ситуацию. А теперь давай отваливать отсюда. Что-то мне рожа вон в том окне не нравится…

Денис огляделся, но не увидел ничего подозрительного.

– И… что? – спросил он. – У вас есть такие люди? Стопроцентно надежные? Те, кому можно верить?

– Есть, – ответил Годунов. – Я что, по-твоему, зря жизнь прожил?

Глава 3

Вернувшись в бар, Денис обнаружил, что коллектив поредел. Блондинка и загорелая исчезли. Кроме того, изменилась атмосфера: тощая была пьяна, а Полина не только пьяна, но и раздосадована.

– Ты нас бросил, – капризно протянула она. – Это ваши европейские штучки, да?

– Да, – ответил молотобоец. – Ничего не поделаешь.

Он подумал, как ему сесть – рядом с Полиной или напротив; устроился напротив. Час назад она едва не полезла ему в штаны, при всех, но с тех пор минул целый час, дама могла и перегореть; мы эти штуки знаем. Вон, губы дует, в сторону смотрит. Лучше восстановить прежнюю дистанцию.

– Этот страшный старик – твой папа? – спросила тощая.

Ее голос шуршал, как старая газета.

– Друг папы, – ответил Денис. – А почему «страшный»?

Диваны были огромны, и тощая, скинув туфли, устроилась горизонтально. Молотобоец вздрогнул: стол сам собой опустился на полметра ниже. Чтоб, значит, возлежащим вокруг него сподручнее было тягать харчи с тарелок.

– У него жуткие глаза, – сказала тощая. – В жизни не видела такого мутного человека.

– Он писатель, – сказал Денис. – Писатели все мутные.

– А твой папа – тоже писатель?

– Мой папа был журналистом. Но я его совсем не помню.

Полина тоже легла, подперла щеку кулачком, смотрела вполглаза, но заинтересованно. Негромко спросила:

– А кого он убил?

– Человека, – сказал Денис.

– За что?

– Он спасал маму. И меня.

Тощая помолчала и произнесла задумчиво:

– Твой папа человека убил. Друг твоего папы в тюрьме сидел. У него черная метка, у тебя – красная. Наверное, для тебя мы все – оранжерейные создания. У вас в Европе – трудности, опасности… Настоящая жизнь. А у нас – скука и комфорт. Ты счастливый человек, Денис. Расскажи нам что-нибудь. Только без шуток.

– Он слишком суровый, – сказала Полина, глядя в бокал с шампанским. – Он ничего не расскажет.

– Расскажу, – возразил Денис, улыбнувшись. – Спрашивайте. Только никаких опасностей у нас нет. И трудностей тоже. Опасно было в первые годы после искоренения, но те времена я не помню. А теперь жизнь наладилась.

Тощая вытянула ноги: жилистые, но длинные и стройные.

– Разве это налаженная жизнь, – спросила она, – если у вас там сугробы на улицах, сплошная экономия и нехватка продуктов?

Денис тоже захотел лечь, но засомневался, достаточно ли элегантно это будет выглядеть, и решил повременить. Улыбнулся.

– Бред. Кто вам сказал про нехватку продуктов? Сугробы есть, да. Но мы их убираем.

– Сами, что ли?

– Конечно. А как еще? Это же наши сугробы. Наш снег падает с нашего неба на нашу землю, кто его будет чистить? Утром вышел на полчасика, лопату взял – и вперед…

– А экономия?

– У нас, – сказал Денис, – нет такого слова. Есть «экономика», ее с первого класса преподают. Каждый ребенок знает, что «экономика» – от слова «экономить». То есть беречь.

Тощая хмыкнула:

– И что вы там бережете?

Молотобоец вспомнил, как в третьем классе на уроке сбережения проткнул себе палец шилом, насквозь. Учился подшивать валенки. Почти все мальчишки поранились, даже Модест. И все смотрели – кто искоса, кто не стесняясь, – какого цвета кровь у зеленого мальчика Модеста. Даже учитель смотрел. Оказалось – обычная, красная. Как у людей.

– Что бережем? – спросил Денис. – Все бережем. В первую очередь – друг друга. Сначала – сбережение человека. Потом – сбережение энергии, то есть электричества, тепла и еды. Потом – сбережение земли, то есть охрана природы и контроль за производством отходов… А разве у вас не так?

Полина и тощая одинаково улыбнулись.

– Мы же азиатки, Денис, – сказала Полина. – Тут не Европа.

– Да, – кивнула тощая. – Тебе надо это понять, милый дикарь. Тут все по-другому. Вы бережете то, чего у вас нет. Потому что вам деваться некуда. А мы – сибиряки, хозяева ресурсов, мы пребываем в центре мира. Нас учат, что мы – избранные и нам весь мир должен. Вы там, у себя в Европе, контролируете отходы и расходы, – а мы контролируем все. Редкоземельные металлы. Воду. Древесину. Пушнину. Мы не думаем про отходы, у нас их японцы покупают. Потому что им тоже деваться некуда…

– Нас учили по разным учебникам, – добавила умная Полина.

– Странно, – пробормотал молотобоец. – Страна – одна, а учебники – разные.

– Ничего удивительного. В Европе один уклад, в Азии – другой. Вас учат получать и сберегать, а нас – хранить и распределять.

– Нас учат не так, – возразил Денис. – Мы живем в Москве, она – вечная. Москва – Третий Рим, а четвертому не быть. Так нас учат. А тут – временная новая столица. Когда-нибудь страна опять расцветет, от Белого моря до Черного. И обе столицы воссоединятся. Нас учат, что Новая Москва – место, где работает администрация. И все. Новая Москва – это офис, так нас учат. Офис! Знаете, над вами у нас смеются. Потому что мы живем дома, а вы – в офисе.

– Очень смешно, – презрительно сказала тощая.

Полина вздохнула, посмотрела на молотобойца и потянулась.

– Давайте уединимся, – предложила она. – Надоело сидеть у всех на виду. Ты не против, Денис?

Пока молотобоец раздумывал над ответом, сверху скользнула прозрачная перегородка – и отделила их от остального зала.

– Снимай рубашку, – сказала Полина. – Иди ко мне. Если хочешь.

– Хочу, – ответил Денис и посмотрел на тощую. – Но мы… нас…

– Я тоже хочу, – лениво сказала тощая. – Тебе понравится. Не бойся, снаружи нас не видно.

Полина придвинулась.

– Наконец-то я попробую семя дикаря, – произнесла она, блестя глазами. – Говорят, оно сладкое.

– Кто так говорит? – осведомилась тощая.

У нее была прохладная кожа, плечи в мелких родинках.

– Девчонки.

– Врут твои девчонки. Где они пробовали семя настоящего молодого дикаря? У дикарей нет денег, чтобы приезжать в под Купол. Ты записываешь?

– Естественно.

– Стойте, – сказал Денис. – В каком смысле?

– На память, – слабым голосом объяснила Полина. – Я вживлю тебе копию… И вообще, расслабься… Мне раздеться или как?

– Ну… Да, разденься.

– Туфли снимать?

«Семя, – подумал Денис. – Сейчас я тебе устрою семя. Продегустировать желаешь, да? Сладкого хочешь. Давай, дегустируй. На. Пробуй. Что скажешь? Сладко? А так? А так? Разумеется, ты не за мной бегала, а за сладким дикарским семенем. Впрочем, я с самого начала подозревал нечто подобное. Теперь идите обе сюда. Ты – справа, ты – слева. И активнее, дамы, активнее! Слаще, еще слаще. Или вот еще вариант – как вам? Вижу, совсем сладко. Молодцы. Это вам не бескорыстная дружба с китайцами. Это вам не картиночками обмениваться, из головы в голову. Всякое семя да упадет в почву. Но учтите: есть семена, которые не нам сеять. Тот миллионер из валютного кабака, тот жирный говноед, приславший вертолет за моей Таней и забравший у меня мою Таню, – он не все сказал. Он главного не сказал. Кроме семени и почвы нужен еще сеятель. От него все зависит».