Евгений Филенко - Энигмастер Мария Тимофеева

Мистер Паркер, нелепо изогнувшись, со всей деликатностью, на какую может быть способен универсальный робот, удерживает Гарина от попыток подняться на ноги.

– Нет, сэр. Это положительно невозможно, сэр. Вам не следует этого делать, сэр.

– Какого дьявола! – сипит Гарин, зверски выпучив налитые кровью глаза. – Убери манипуляторы, железо! Я свободный человек… могу идти куда пожелаю! Ни одна ходячая мясорубка не вправе мне в этом помешать…

– Это что такое?! – Маша сообщает своему кукольному голосу мамины командные интонации, когда та выговаривает нашкодившим кошкам. – Куда это мы собрались?

– Я должен, – бормочет Гарин. – Там же дети… все горит… этот голем нас всех убьет.

– Это не голем, – говорит Маша успокаивающе. – Это Мистер Паркер, он добрый. Правда, Мистер Паркер?

– Вне всякого сомнения, мэм.

– Вот видите? Ничего и нигде не горит. А из детей здесь только я, Маша. Маша Тимофеева, помните?

Не переставая ворковать, она прикладывает к вздрагивающей от каждого ее прикосновения шее Гарина одну капсулку за другой. Все, сколько есть.

– Конечно, помню, – вдруг произносит Гарин ясным голосом. – Не принимайте меня за идиота, даже если я и похож. Сколько прошло времени?

– Час, – уверенно лжет Маша.

– Всего час? А я уже ни на что не годен. Никогда себе не прощу, что так с тобой обошелся.

Гарин лежит, прикрыв глаза, и дышит с нехорошим бульканьем. В нем ничего не осталось от прежнего джентльменского лоска. Сейчас он похож на больного ребенка. Такой же слабый и беспомощный.

– Ты ни в чем не виноват, милый, – говорит Маша, ведомая материнским инстинктом, который позволяет ей легко преодолеть разделяющие их барьеры и условности.

Кладет ладошку ему на лоб. И едва не отдергивает. Ощущение, как будто она дотронулась до раскаленной печки.

– Теперь я, по крайней мере, буду знать, каково приходится недужным, – усмехается Гарин. – Мерзкое состояние. И жарко, и холодно, и ничего не можешь изменить к лучшему. Не убирай ладонь, мне приятно по двум причинам. Она прохладная. А еще… просто приятно. И не уходи, пока я еще здесь. Хорошо?

– Я никуда не уйду, солнышко.

– Мне и в голову не пришло, что так все обернется. Что я притащу к тебе свой труп. И ты, молодая, красивая, слабая, должна будешь с ним тут возиться. Я должен был предусмотреть такой вариант.

– Глупости. Сейчас тебе станет легче.

Мистер Паркер, переступивши с ноги на ногу, подает реплику:

– Если вас это успокоит, сэр. Я приму на себя все заботы о вас после того, как вас это перестанет заботить.

Гарин с трудом улыбается. Его лицо, зеленовато-бледное с красными разводами, похоже на маскарадную маску.

– Прекрасно сформулировано, друг мой, – говорит он. – Маша, Машенька… Я подумывал о том, чтобы однажды умереть у тебя на руках. Но не так скоро… Я говорю глупости?

– Беспрестанно. Продолжай, у тебя прекрасно получается.

– Если эта мелкая сволочь доберется до моего мозга!.. – говорит он со внезапным ожесточением. – Я столько лет его выращивал, холил, удобрял. Как брюссельскую капусту… или цветную. И все впустую. Так оконфузиться! Удивительно… мне и вправду легче. Это все благодаря твоей руке. Она наделена целебными свойствами. Хотя никогда я не верил в эту чушь… На чем мы остановились?

– На глупостях, – терпеливо отвечает Маша.

– Нет… перед тем, как меня накрыло. Я заранее подготовился, чтобы втянуть тебя в обсуждение. Два энигмастера – страшная сила, ни одна галактическая нежить не устоит… Два… а, вот! Два аспекта. Первый я тебе изложил.

– Я помню. Но тебе лучше поберечь силы, мой хороший.

– Ты будешь смеяться, но меня никто так еще не называл. Только мама. Когда это было… У меня на шее медальон, в нем послание. Все же я не настолько беспечен, чтобы не предусмотреть негативное развитие событий. Хотя и не ожидал. Маме, отцу и… и кошкам.

Маша изо всех сил старается сдержать слезы. Украдкой вытирает нос салфеткой, которую предусмотрительно вкладывает ей в руку Мистер Паркер. Давит внутри себя рвущиеся наружу предательские всхлипы.

– Второй аспект, – едва слышно продолжает Гарин. – В чем мы с тобой отличаемся? Почему кванн… ну хорошо, протокванн… тебе не страшен, и почему он может быть страшен мне? Я сравнил все твои биометрические характеристики с моими. Возраст и пол. И еще, пожалуй, градус цинизма. Ну, это производная от жизненного опыта. В тебе этот показатель близок к нулю, а я… я тот еще фрукт! Во всем остальном… У нас даже группа крови одинакова – АВ по Ландштейнеру, мы оба универсальные реципиенты. Нельзя же предполагать, будто протокванн с мизантропической избирательностью убивает всех мужчин старше двадцати пяти лет! Я решил проверить эту догадку. На себе, на ком же еще! Не добровольцев же искать… хотя наверняка нашлись бы сумасброды. И кто знает… вдруг попался бы, по закону парных случаев, кто-то с такой же, как у тебя, парадоксальной резистентностью к инфекции! Это внушило бы ложные иллюзии… А теперь иллюзий не остается. Знаешь, что самое отвратительное?

– Зимняя оттепель, – отвечает Маша. – Яйцо всмятку по утрам.

– И это тоже… Когда меня не станет, они будут мариновать тебя здесь до морковкиного заговенья. Потому что ни черта не понимают. И никто не понимает… теперь даже я. Если бы мне только знать, что же в нас с тобой разного!..

Маша вынуждена склониться над ним, чтобы слышать голос и разбирать слова.

– Ты должна знать, – шепчет Гарин. – Это не бред… бред будет позже… а может быть, бог убережет… Резервный модуль. Точно такой же, как этот. На Санграмике. Это соседняя планета, внутренняя. В системе Тьямурон восемь планет. Которые никому не интересны. Только Бханмара, а еще Санграмика. Координаты есть в памяти блимпа, я сам вводил. Это не бред и не чье-то своеволие… так предусмотрено регламентом карантинных мероприятий. На случай, если тебя отсюда выпустят… но ведь не выпустят же… но ты имеешь право знать… ты энигмастер…

Гарин вдруг открывает глаза – зрачков не различить в кровавой пелене, – и хрипит с неожиданной ненавистью:

– Пшли от моего мозга, твари!

На этом силы оставляют его окончательно.

«Я думала, будет страшно», – думает Маша, словно бы со стороны.

Но Гарин жив. Парус на груди вздрагивает через долгие промежутки, словно пытается сорваться на волю. Синие губы еще шевелятся. Если приникнуть к ним ухом, можно услышать: «Улетай. Улетай».

8.

Маша сидит в своем кресле. Не с ногами, как обычно, а в строгой позе, с прямой спиной и сложенными на коленях руками. Напротив нее распахнут экран видеала, откуда на нее сочувственно глядят товарищи по группе.

Первым отваживается заговорить Пармезан: