Людмила Стрельникова - Феномен режиссера Филина

Мир сложен, материя едина, и, следовательно, если одно подчиняется законам, то и другое не может не подчиняться им. В любом хаосе кроется закон, как в хаотическом броуновском движении частиц скрывается закон теплового движения молекул.

И как же, однако, мир сложен. Дурак — сказавший, что он прост, как облупленное яйцо. Мир прост только для дураков — это тоже простейший закон, по которому можно судить о человеке: если, мир для него прост, значит человек глуп. Нет, я себя не могу отнести к последней категории людей и не потому, что не хочу выглядеть глупцом, но откровенно признаюсь, что мир для меня был непостижимой загадкой с самого детства, и его сложности приводили меня в восторг и одновременно ввергали в пучину ужаса перед его непостижимостью.

Как бы то ни было, но случившееся с моим другом Феликсом требовало доказательств, чтобы ряд случайностей объединить в закономерность.

Прошла неделя, вторая. Я с нетерпением ждал Филина, не желая обращаться к нему первым, чтобы своей назойливостью не помешать течению его мыслей. Я понимал, что ему сейчас необходимо тщательно продумать план действий, обмозговать всё до мельчайших подробностей, прежде чем принять решение. Я даже предполагал, что он может отказаться от эксперимента ввиду опасности, однако ровно через месяц Филин появился у меня опять. Лицо его выглядело решительным, строгим, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что эксперимент состоится. Теперь меня интересовало только одно — кого он выбрал на главную роль.

— Сценарий подобран, — сообщил Феликс, как только переступил порог дома. — Думаю, ты прав в некотором роде: актёр морально способен настроить себя так, что именно психологический настрой приведёт его к физической гибели, но он не должен настроить другого человека на убийство, тем более, что другой — это чаще всего посредственность с ограниченной гаммой чувств.

— Кто согласился на главную роль? Ты предупредил его, что это эксперимент? — нетерпеливо спросил я.

Феликс нахмурил брови.

— Главную роль сыграю я сам. Подобное заявление меня удивило.

— В таком случае эксперимент бесполезен, — заявил я с уверенностью.

— Почему? — сухо спросил Феликс.

— Ты уже пятнадцать лет не играешь на сцене. Ты не актёр, а режиссёр.

— Я предвидел твой ответ, — усмехнулся Феликс и полез в нагрудный карман пиджака. — Под твоими словами надо подразумевать — сам-то я, как актёр, достаточно ли талантлив для такой роли? Конечно, о себе судить трудно, но вот мнение других обо мне, как об актёре, — он протянул старую газету.

Я прочёл заголовок: «Яркий талант молодого актёра», посреди статьи — фотография моего друга в годы юности. Статья была хвалебного содержания, Феликса превозносили, столбцы пестрели эпитетами: превосходный, необычный, новый, самобытный и прочими в том же духе. Когда мои глаза оторвались от последней строчки, Феликс улыбнулся:

— Критикам можно верить. К тому же, я думаю, из плохого актёра никогда не получится хороший режиссёр. Это во-первых. Во-вторых, я не могу больше рисковать никем, кроме себя. И в-третьих, за пятьдесят лет жизни я не встретил ни одного человека, агрессивно настроенного лично ко мне, то есть у меня блестящая кандидатура. К тому же, ты ведь не веришь в зависимость между выбором роли и актёра.

— Сомнительно, но всё-таки кто его знает… — пожал я плечами. — А какова гарантия безопасности?

— Она проста, — ответил Феликс. — Я нахожусь под твоим неусыпным наблюдением. Главное, как в болезни — предотвратить.

— И долго мне придётся наблюдать за тобой?

— Пока не «выйду» психологически из роли. Думаю, если бы я сразу обратил внимание на зависимость между ролью и гибелью актёров, смерть можно было бы предупредить. Впечатлительный, талантливый актёр подсознательно продолжает жить сыгранной ролью до следующей роли. Им необходимо было дать тут же какую-нибудь другую роль, пусть даже незначительную, но отвлекающую от прежней. Новая роль обязательно должна быть положительной и с хорошим концом. Это и есть возвращение актёра к жизни, его воскрешение.

— Так сразу после фильма ты займёшься новым сценарием? — уточнил я.

— Нет, в целях эксперимента я займусь им только спустя два месяца. Ну как, согласен? — спросил он меня так, как будто главная роль была поручена мне.

— Согласен, — буркнул я.

Итак, с этого дня начались репетиции, поиски, началась кропотливая работа.

Я присутствовал на всех репетициях и знал каждую роль почти наизусть. Феликс, как я вскоре убедился, играл превосходно, и пресса ему не льстила, а только констатировала высокие результаты актёрского мастерства.

Начались съёмки. Действие фильма развивается вначале медленно, затем, как по спирали, быстрей и быстрей, и вот, наконец, съёмки финальной сцены. Я с волнением смотрю на будущие кадры фильма.

Передо мной артисты в гриме, костюмах. Фильм военный, русский разведчик Соколов, действующий, в тылу врага, успешно выполняет одно задание за другим, срывая замыслы врага. Ему удаётся добиться даже повышения по службе и, казалось бы, ничто не предвещает трагической развязки, но случайно он выдаёт себя жалостью к человеку.

Везя документы в штаб контрразведки, Соколов проезжает через захваченную немцами польскую деревушку. Двое немецких солдат пытаются вырвать из рук старухи кусок сала, который она крепко прижимает к себе. К старухе подбегает ребёнок, плачет, бьёт кулачками солдата, а тот ногой, как щенка, отбрасывает его далеко в сторону. Малыш падает лицом вниз, плачет. Сало вырывают из рук старой женщины и, повалив наземь, озверело бьют прикладами автоматов.

— Остановись, — командует Соколов шофёру и, выскочив из машины, сильными руками хватает солдат за шивороты и встряхивает, приводя в чувство.

Он молча вырывает сало из рук одного из них и, подняв старуху, молча протягивает ей, затем командует солдатам:

— Шагом марш!

И они покидают чужой двор.

Соколов продолжает путь. Однако один из солдат докладывает начальству о недостойном поведении немецкого офицера. Он запомнил номер машины. По номеру находят Соколова, за ним начинается слежка.

И вот однажды его застают на месте преступления.

Соколов в своей комнате играет на рояле. Плавная лирическая мелодия наполняет всё вокруг, глаза Соколова полузакрыты, он наслаждается музыкой. Неожиданно на его плечо ложится тяжёлая рука, и возглас: «Закругляйтесь, господин майор», — обрывает игру.

Я вижу мужественное и умное лицо друга. Он поворачивается неторопливо и хладнокровно. Сзади стоит его подчинённый, офицер Штангер. Дверь открывается, входят ещё офицер и четверо солдат с автоматами.