Анатомический театр - Елена Чаусова
— Что здесь, на втором этаже? — спросил Кайлен, указав на комнату, окруженную крестиками с трех сторон.
— П-прозекторская и м-морг, — неожиданно начав заикаться, сообщил Франц.
— А вот тут?.. — Кайлен ткнул пальцем в другое помещение, обрамленное крестиками и знаком вопроса.
— Здесь мы храним препараты… органы, части тел и тканей, — ответил профессор.
— Понятно, — кивнул Кайлен. — Мне понадобится пустая прозекторская в ближайшие полтора часа. Чтобы туда никто не заходил и даже не пытался. Если понадобится, поставьте у дверей охрану… какая там у вас в Академии есть.
— Я м-могу… сторожа попросить?.. — предложил Франц.
— Сторожа так сторожа, — согласился Кайлен. Он бы предпочел капитана Фаркаша, но тот, как на зло, задерживался и до Академии еще не добежал… Либо заплутал где-то в ее коридорах и пока не успел дойти до профессора Лукача. Так что следовало пользоваться тем, что есть. Этот сторож, в конце концов, заметил ночью пожар немногим позже Кайлена, должен быть вполне дельным малым. — А вы пока разузнайте, чье тело сейчас большей своей частью лежит в морге вот здесь, а меньшей — плавает в банке вот тут.
— Это ч-что, п-призрак?.. — пробормотал Франц, озвучив наконец-то вслух причину своего испуганного заикания.
— Да у нас тут по десятку покойников бывает! И ни с одним ничего подобного не случалось! — с неожиданным возмущением воскликнул профессор Лукач.
— А с этим — случилось. И я как раз собираюсь пойти в прозекторскую и выяснить, почему именно с ним произошло подобное, — отрезал Кайлен. Это снова была чистая правда, но не вся. Почему некоторые из покойников превращаются в беспокойников того или иного рода, а другие — не превращаются, он знал прекрасно. А количество переполоха и погрома, которые учинил этот конкретный, сводило версии всего до пары возможных. И обе эти версии были подпактными сведениями, разглашать которые Кайлен не мог. Но все же он и правда должен был определить, какой из двух вариантов верен, посему — не соврал ни капли.
Глава 5
Господин Неманич умел располагать к себе. И вовсе не тем, что выглядел и вел себя как настоящий аристократ. Несмотря на то, что Франц, как это часто свойственно представителям весьма захудалых и столь же гордых дворянских родов, порой придавал титулу чрезмерное значение, у него хватало и ума, и опыта, чтобы понимать, что среди дворян полно людей в высшей степени неприятных. А господин Неманич был приятным, буквально через пять минут знакомства ему хотелось доверять и хотелось положиться на него всем сердцем.
Хотя одновременно с этим в нем будто бы таилось и нечто пугающее, зловещее — впрочем, возможно, Францу так казалось, поскольку его пугали абсолютно любые проявления потустороннего. Все свои знания о подобных вещах он получил от своей няньки-румелки, а их народные истории о призраках и духах никогда не отличались добротой, зато отличались лютой беспросветной мрачностью. Так что в возрасте лет примерно восьми Франц был абсолютно уверен, что стоит ему выйти на улицу затемно, как его немедля утащит морой или сожрет стрыгой. Колдуны и ведьмы его пугали ничуть не меньше, и он в детстве все никак не мог взять в толк, зачем же люди к ним обращаются, если они такие страшные.
А вот теперь, кажется, понимал: колдуны и ведьмы — все-таки люди, а не жуткое незримое нечто, хлопающее дверьми и устраивающее пожары по ночам. И они могут быть не только зловещими, но и обаятельными, как господин Неманич… Впрочем, господин Неманич определенно не был румельским колдуном. Судя по имени и фамилии, он был наполовину липовцем, наполовину латенцем. А может, на четверть латенцем, сложно сказать. Внешность его говорила лишь о причудливом смешении кровей, нередко встречающемся в здешних местах среди аристократов, да и среди простолюдинов попадающемся то и дело.
Кудрявые волосы господина Неманича были темно-каштановыми, почти черными, а кожа при этом — совсем не смуглой, даже слегка бледной. И глаза какого-то неправдоподобно голубого цвета, такие яркие, будто ненастоящие. Пожалуй, и самого господина Неманича можно было бы принять за какого-нибудь мороя, или за босоркоя, если бы не исходившее от него ощущение невероятной витальности. Когда господин Неманич улыбался, голубые глаза улыбались тоже, прямо лучились светом. А потом он улыбаться переставал — и светлый взгляд вдруг становился пронизывающе-ледяным, будто дыру тебе прямо во лбу насквозь просверливал. Вот, в этом дело, наконец понял Франц. Любые эмоции, которые господин Неманич демонстрировал, ощущались его собеседником пронзительно сильно, и когда он был любезен, тут же вызывал мгновенное ответное расположение, а когда раздражался, так сразу холодок по спине пробегал.
«Девушкам, наверное, нравится», — с некоторой завистью подумал Франц. Господин Неманич был довольно молод, на вид не многим старше него самого, и довольно красив. А еще и вот это все… Не то чтобы Франц женским вниманием был вовсе обделен, но у него все было как обычно, как у всех. А господин Неманич производил впечатление мужчины, в спальню к которому очередь стоит. И в этой очереди даже иногда случаются драки за его драгоценное внимание.
Неожиданный приступ зависти смог изумительно хорошо отвлечь Франца от его страхов: он совершенно забыл, что они направляются прямо в лапы к мятежному духу расчлененного на части покойника, который, вполне возможно, способен их убить, или высосать из них все жизненные силы, как в румельских деревнях рассказывают… Вспомнить об этом его заставил неожиданный возглас господина Неманича:
— О, капитан Фаркаш! День добрый! — который, судя по всему, предназначался идущему навстречу им по коридору крепкому коренастому мужчине с бакенбардами такой пышности, что его глаза за ними несколько терялись. Полицейской формы на капитане Фаркаше не было, но нетрудно было сообразить, что он из полиции и что пришел разбираться со вчерашним пожаром. В полиции, наверняка, заподозрили, что это был поджог… Но ведь это и был поджог! Вот только привлечь виновного к законной ответственности вряд ли окажется возможным.
— А вы тут как тут, господин Неманич, — проворчал капитан, подойдя ближе, однако при этом протянул Неманичу руку. Они,
