Анатомический театр - Елена Чаусова
В особняке было три полноправных этажа и мансарда, кроме того, к нему прилагался небольшой садик — роскошь, которую не так уж часто могли позволить себе даже самые богатые жители сердца города, где дома теснились вплотную друг к другу, по старому обычаю, требующему успешно вмещать большинство городских жителей за крепостные стены в случае войны. Разумеется, господам по-настоящему солидным полагалась еще и загородная резиденция, а то и не одна, однако Кайлена вполне устраивало, что его жилище успешно сочетает в себе свойства городской квартиры, загородного имения и рабочей конторы.
На парадном крыльце, справа от двери, красовались одна над другой две небольшие медные таблички, выполненные одинаковым сдержанным шрифтом. Верхняя гласила: «Лавка удивительных книг Неманича». Нижняя — «Агентство удивительных услуг Неманича». При этом самые крупные и заметные буквы, в верхней части обеих табличек, причитались липовскому языку, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что хозяин дома гордится своей липовской родословной. Далее следовали одна над другой куда более мелкие надписи на румельском, онгурском, фрезском, а первым в этом списке стояло латенское название, демонстрируя, что и второй половиной своей родословной хозяин тоже гордится. Весьма уважая, впрочем, и остальных жителей этих мест, отличающихся культурной и национальной пестротой: большинство вывесок в городе сурово ограничивалось одним румельским или одним онгурским, в зависимости от того, какой из языков был родным для владельца, порой попадались и двуязычные надписи. Прочее встречалось довольно редко.
Знающие латенское наречие также могли отметить, что надписи на нем выглядят так, будто их делал случайно забредший к граверу невесть откуда древний латенский сказитель. В дословном переводе с латенского это звучало как-то вроде «лавка дивных пергаментов» и «артель дивных свершений», так что заглянувшему к господину Неманичу латенцу, чтобы выйти из недоумения, пожалуй, пришлось бы сверяться с румельским или онгурским текстом.
На первом этаже особняка располагалась та самая книжная лавка, занимая его на две трети: в оставшейся трети располагались владения Берты Хольден, экономки господина Неманича, которая умудрялась следить и за домом, и за садом без помощи какой-либо другой прислуги. Таким образом, эта фрезская женщина поистине выдающейся стати, которой могли бы позавидовать и некоторые мужчины, в сущности, совмещала в себе дворецкого, сторожа, садовника, кухарку, горничную и, по случаю какой-нибудь оказии в доме, плотника.
Свое обещание проспать до обеда Кайлен не выполнил, проснувшись хоть и довольно поздно, но еще до полудня. И, кроме того, едва проснувшись, занялся делами, еще до завтрака усевшись писать все необходимые письма, чем заслужил полный категорического неодобрения взгляд Берты.
— Между прочим, — возразил на это Кайлен, вытряхивая из портсигара сигариллу, — я был должен отправить по меньшей мере одну из этих записок еще вчера ночью. «При обнаружении вероятной угрозы раскрытия… следует немедленно уведомить…», и так далее, и тому подобное… А я, Берта, предпочел этому здоровый сон! И теперь старательно сделаю вид, что обнаружил вероятную угрозу раскрытия уже с утра, а пожарную команду к Академии натуралистических наук вызвал какой-то совершенно другой шляющийся ночами по городу тип.
В ключевые детали дела экономка была коротко посвящена еще ночью, поскольку имела привычку просыпаться и встречать его во вполне бодром расположении духа, вне зависимости от того, в какое время Кайлен заявлялся домой. И, по счастью, в отличие от Мариуса, привычки отговаривать его от сложных дел Берта не имела, предъявляя претензии только к его бытовому образу жизни и степени заботы о себе. Так что теперь она смиренно вздохнула и решительно, будто собиралась расколоть фарфоровой конфетницей стол надвое, поставила на стол рядом с его чашкой кофе галеты и печенье. Не забыв всем своим видом продемонстрировать, сколь ничтожная они замена нормальному завтраку.
Кайлен тоже вздохнул и, закурив и отпив кофе, продолжил составлять необходимые послания. Одно — профессору Лукачу, о том, что он согласен взяться за дело. Второе — пресловутое немедленное уведомление прямо в Надзор. Третье — капитану полиции Шандору Фаркашу: тоже, в своем роде, немедленное уведомление, чтобы был в курсе дел, которые тут у него творятся, прежде чем Надзор сам ему сообщит в надлежащем порядке. «Какой я заботливый, с ума сойти можно!» — мысленно похвалил сам себя Кайлен. Мариус, собственно, рекомендовал ему двумя последними письмами и ограничиться — и пускай Надзор с Фаркашем сами со всем этим потом разбираются. То бишь, по мнению Мариуса, Кайлен должен был зачахнуть от скуки и любопытства во цвете лет, а потом еще из Шандора сведения о произошедшем вытрясать, чтобы хоть отчасти свое воспаленное любопытство удовлетворить.
Согласиться на подобное Кайлен, разумеется, никак не мог. Так что теперь, сразу после завтрака, его ожидали удивительные приключения с поисками источника некротической активности в Академии, успешно пережившей пожар. И вероятная встреча с капитаном Фаркашем, который понесется расследовать якобы вероятный поджог, а на деле — искать то же самое, что ищет Кайлен. И Кайлен, разумеется, успеет первым: у него, как-никак, специализация, а Шандору в этом деле не великие помощники ни его способности, ни его исключительный нюх, особенно после пожара, когда там наверняка все дымом пропахло. Но Кайлен щедро поделится с капитаном результатами своих изысканий. Потому что он очень щедрый и, как уже было сказано выше, заботливый.
Покончив с письмами, он передал их Берте, велев отправить срочно, а потом, к ее долгожданной радости, все же отправился завтракать, чтобы сразу после этого выдвинуться в сторону Академии. Мариус в середине дня, разумеется, спал, так что навстречу приключению Кайлен в этот раз отправился без него.
Глава 4
Академия натуралистических наук была безусловной гордостью Кронеберга. Именно здесь, а не в Торгове, обучали лучших медиков Семиграда, услуги которых пользовались популярностью даже в соседних странах. Именно здесь, а не в столице, расположился самый лучший натуралистический музей, с чучелами разнообразных животных, разнообразной заспиртованной дрянью в банках и прочими полагающимися таким местам диковинками. Академия привлекала людей, люди привозили с собой деньги — и город процветал.
Разумеется, студенты, с которых часто немного возьмешь, и путешественники, с которых возьмешь куда как больше, были не единственной статьей дохода городской казны, но очень и очень существенной. Так что, по расчетам Кайлена, о творящемся нынче в Академии безобразии буквально со дня на день должно было стать известно бургомистру. И он должен был весьма сильно по этому поводу взволноваться. Происходящее, конечно, попытаются скрывать, учитывая, насколько сомнительно звучит история о зловещем духе, заведшемся в главном корпусе Академии
