Дмитрий Дашко - Щитом и мечом

– Вы с ума сошли?

– Никак нет. Князь убит, подозревают вашего брата. Фёдор Прокопич вас до себя кличет. Извольте за нами следовать.

– Я тоже арестован?

– Помилуйте! Разумеется, нет.

Сонливость мигом слетела с канцеляриста. Он подобрался, потемнел, стал сосредоточенным и серьёзным.

– Немного терпения. Мне нужно привести себя в порядок. Заходите.

– Да мы тут подождём. Чего уж, – смущаясь, ответил один из полицейских.

Дверь закрылась и через минуту распахнулась снова. Иван, успевший за столь короткое время провести утренний туалет и переодеться, шагнул к полицейским.

– К вашим услугам, господа. Ведите.

Они спустились к крыльцу, где их уже ждала карета. По дороге Иван пытался вытянуть из полицейских хоть какие-то подробности, но не преуспел. Воевода дал служивым наказ держать язык за зубами.

Елисеева привезли к дому Четверинского, провели в покои, временно отданные в распоряжение сыщикам. Фёдор Прокопич уже был внутри, сидел в кресле-качалке с резной спинкой и курил трубку. Воевода встретил Ивана жёлчной усмешкой.

– Что же такое делается, господин следователь? Вас прислали сюда розыск чинить, а не преступления устраивать. На то у нас и без столичных гостей своих умельцев хватает.

– Рад вас видеть, Фёдор Прокопич, в добром здравии, – спокойно ответил Иван. – Мне всё же хотелось бы сначала вникнуть в суть произошедшего. При каких обстоятельствах был убит князь Четверинский, и почему в этом обвиняют моего брата?

– Сашка, а ну объясни господину из СМЕРШа, что у нас приключилось, – обратился воевода к своему секретарю.

Тот уныло забубнил, как пономарь:

– Нами установлено, что в эту ночь Пётр Елисеев, старший следователь СМЕРШ, будучи в состоянии крайнего нервического возбуждения, с оружием ворвался в дом князя Четверинского, где нанёс телесные побои слугам оного, препятствующим его действиям. Означенный Пётр Елисеев хулил и бранился, а также размахивал шпагой, крича, что призовёт князя к ответу за убийство девицы Лоскутовой Натальи, дочери Ивана Григорьевича Лоскутова, местного помещика…

– Постойте, Наталью тоже убили? – поразился Иван.

– Об этом после поговорим, – побагровев, сказал воевода. – Сашка, дальше излагай. А вы, господин следователь, постарайтесь впредь не перебивать.

– Виноват, – слегка поклонился Иван.

Секретарь, убедившись, что всё внимание снова обращено на него, продолжил монотонный доклад:

– Вышеупомянутый Пётр Елисеев зашёл в княжескую опочивальню и, пробыв там некоторое время, вышел, велев прислуге вызывать полицию. Прибывшие полицейские чины обнаружили в опочивальне мёртвое тело князя Четверинского. Князь был заколот, при этом тело не успело окоченеть, что позволило сделать однозначный вывод о недавней смерти. Поелику никто из других лиц никакого касательства и дела к князю Четверинскому в означенное время не имел, виновным был признан Пётр Елисеев, благо со слов многочисленных свидетелей известно, что он изрыгал угрозы и намерения его не вызывали никаких сомнений. Виновный был арестован, предполагаемое орудие убийства – шпага – изъята. Полиция имеет намерение учинить строгий допрос, дабы выяснить все обстоятельства преступления.

– На дыбе висеть твоему братцу, – дополнил Фёдор Прокопич.

– И вы в это верите? – изумился Иван.

– Я верю глазам и ушам своим. Закобелил твой братец с девицей, голову потерял. По ночам стал рандеву всякие учинять. У нас городок маленький: на одном конце чихнут, на другом здравия пожелают. Шила в мешке не утаишь… И князя понять можно – такой позор! Он ведь свататься намеревался. Князь не стерпел, верных людишек подослал уму разуму поучить. Не ведаю почему, но до смертоубийства дошло: трёх молодчиков твой Пётр уложил. Стало быть, за девицу мстил. Её то ли нарочно, то ли случаем живота лишили. Опосля этого Пётр взбеленился, побежал к обидчику, заместо того чтобы полициянтов привлечь. Самолично суд свершить захотел! В дом ворвался, слуг поколотил, а потом в опочивальне князя проткнул. Лишь потом смекнул, что худое вышло.

– И что он говорит? Признался?

– Запирается, – вздохнул секретарь. – Не хочет в Сибирь али на плаху. Твердит, что мёртвым князя застал, да кто ж ему поверит при таких уликах и свидетелях?!

– Смелости убить хватило, пущай теперь и вину признать смелость найдётся, – рявкнул воевода. – Глядишь, и от дыбы избавим. Чаво кости зазря ломать да время впустую тратить. Иных забот по горло.

– Господин воевода, дозвольте встретиться с братом, поговорить, – попросил Иван, до которого дошёл весь ужас того, что приключилось.

Фёдор Прокопич снисходительно кивнул:

– Дозволяю.

– Благодарю вас!

– Нечего благодарить, об антиресах следствия беспокоюсь. Авось удастся тебе уговорить братца. Пущай в грехах признается. Не здесь, так на небесах легче будет.

– Где вы его держите? Проводите к нему.

– За мной пожалуйте, – попросил секретарь. – Его в кладовке заперли и солдата с ружжом поставили, абы чего не учудил.

Ивана впустили в тёмный чулан. За спиной со скрипом закрылась дверь, стукнул засов. В углу что-то зашевелилось.

– Чего вам надо, уроды?

– Уроды? – переспросил Ваня. – Брось ругаться. Свои. Это я, Иван!

– Ваня! Тебя что, тоже… арестовали?

– Окстись, дружище. Не за что меня арестовывать.

– Уверен? Меня ни за что ни про что скрутили. Ладно, плевать! Проходи, садись. Тут лавка была. Рукой нащупай, если глаза не привыкли.

– Ага. Сейчас найду.

Иван отыскал лавку и неторопливо сел.

– Давай, брат, выкладывай как на духу: во что ты влип?

– Тебе ещё не рассказали? – окрысился Пётр из угла.

– Рассказали. Токмо я бы хотел от тебя услышать. Мне твоим словам больше веры. И не надо на меня злиться. Я-то тут при чём?

– Прости, – повинился Пётр. – Навалилось столько всего и сразу! Наташа убита, а теперь на меня ещё и Четверинского повесить хотят.

– Ты ведь не убивал?

– А ты как думаешь?

– Думаю, что нет. Может, хотел, но не убил. Не смог бы.

– Правильно думаешь.

– Значит, я не ошибся. Насчёт Наташи… прими мои соболезнования, братишка. Я ведь знаю, как она тебе дорога была, царствие ей небесное!

– Спасибо, Иван! Мне больше не на кого положиться. На тебя надежда. Воевода и его псы мне не поверили. Я ведь не убивать шёл. Да, поквитался бы, отбивную из Четверинского сделать хотел… Но потом за шкирку и под суд. За смерть Наташи, за прочие его проделки… живым бы он всё равно не остался. Я ему смертный приговор лично бы выхлопотал.

Иван понуро опустил голову, спросил как можно спокойней:

– Как узнал, что это князь велел Наташу убить?

– Да почти из первых уст. Протасов сказал, подлюка! Перед тем, как я его на тот свет спровадил.