Йольские забавы - Елена Чаусова
— Это латенская песня? — спросила подошедшая Мария.
— Нет, айрнская, с островов.
— Про что она?
— Про девушку, жених которой записался в солдаты-наемники и отправляется на материк, в Галлию, воевать. А она переживает и надеется на его благополучное возвращение. «Is go dté tú mo mhúirnín slán» означает «и пусть твой путь будет безопасным, любимый».
— Tu — тоже означает «ты»?
— Да, как в румельском. А «mo mhúirnín» — «мой любимый».
— Красивое слово… будто кошка на колени ластиться пришла, «мурнин»…
Кайлен улыбнулся.
— Правда похоже. Очень хорошо годится для того, чтобы на ухо шептать.
Мария улыбнулась в ответ и тут же нахмурилась.
— Я тоже хочу, чтобы твой путь был безопасным, — серьезно сказала она, расправив ему завязанный галстук и проведя рукой по волосам. — И твой, и Горана, и Ионела. Только сидеть ждать на берегу не буду.
— Я знаю, что не будешь, — кивнул он и поцеловал ее в висок. — Поэтому мы сразу с Гораном договорились тебе тоже амулет сделать. Но береги себя.
— И ты береги.
Он вздохнул, погладил ее по плечу и молча пошел надевать пальто. Что ей сказать так, чтобы не соврать, у Кайлена не вышло сообразить сразу. И лучше уж вовсе промолчать, чем в такой момент ляпнуть что попало.
— Спасибо тебе, — все же нашелся Кайлен с хорошим ответом, уже у самой двери. — За то, что ты есть, — добавил он и шагнул на улицу, в морозный воздух, где уже ждали Шандор, Ионел и Горан.
— Мне переговорить с вами надо, — тут же подскочил к нему кузнец. — Наедине.
Кайлен задумчиво поднял бровь, но больше своего удивления никак не показал.
— Ну пойдем вон туда, за забор отойдем. Хотя можно и здесь, все равно по-липовски кроме нас никто не понимает.
— Мне так спокойнее будет, — ответил Горан с видом настолько не спокойным, что Кайлен даже заволновался. И не зря.
— Ну, что ты мне сказать хотел? — спросил он, отойдя вместе с Гораном подальше.
— Вы мне уж извините… Только так вышло, что я знаю… — с некоторой заминкой проговорил Горан, — … что вы — тоже вила.
Кайлен первым делом выразительно выругался, а потом мрачно добавил:
— Лучше бы ты, конечно, не такой сообразительный был. Причем не мне лучше, а тебе самому.
* * *
— Видишь ли, Горан, — начал объяснять Кайлен в ответ на недоуменный и растерянный взгляд. Стараясь быть кратким, потому что лишнего времени у них не было. — Есть знание о колдовстве, которые всем доступны. А есть — те, которые мало кому доступны. И среди них существуют особенно недоступные. Знание о том, что я — не человек, относится как раз к последним. По-хорошему говоря, я прямо сейчас должен Шандора в свидетели позвать и потребовать от тебя заключить со мной колдовской договор, после чего ты либо будешь молчать о том, что узнал, либо умрешь, причем довольно болезненно. Магия такая.
— И кто ж ее такую сочинил? — поморщившись, спросил Горан.
— Вилы, — усмехнулся Кайлен. — Точнее, жители холмов, на их собственном языке — эс ши. Липовцы привыкли всех подряд вилами звать, но это не очень верно. Как все вышло — долгая история, у нас сейчас на такие времени нету. А если покороче рассказывать, то в давние времена люди настолько часто злоупотребляли сильной магией, что другие люди, священники и монахи Церкви Создателя, объявили любое колдовство преступлением и начали на них охоту. Про это ты, может, и знаешь… не великая тайна, события известные. Ну, а каков бывает человеческий суд, особенно в запале гнева, знаешь тем более. Когда перебили, вместе с виновными, еще и множество невиновных, жители холмов придумали Пакт, тот самый колдовской договор. И заставили его подписать всех сильных колдунов и всех нелюдей, живущих среди людей. И человеческая война против колдунов через некоторое время затихла сама собой. Потому что люди решили, что сильные и опасные колдуны закончились. А они просто спрятались.
— А с теми, кто все-таки был виновен, что стало?
— По-разному… Кто-то Пакт отказался подписать — и его убили на месте: суровые времена, суровые решения. Кто-то спрятался и его потом нашли либо человеческие охотники на ведьм, либо надзиратели Пакта. И все равно убили, разумеется. Одним словом, сейчас ни одного сильного колдуна, не подписавшего Пакт, не существует. А за теми, кто подписал, внимательно следят.
— Может, оно и к лучшему…
— А может, и нет. Но для таких философских разговоров сейчас точно не время.
— Я подпишу. Пакт, — серьезно пообещал Горан. — Уж как-нибудь не проболтаюсь, хоть и сболтнул про нож. Вы же про это печетесь?
— Не только. Даже когда я тебе все подробности про себя расскажу и то, что тебе обязательно нужно понимать, у тебя знаний станет намного больше, чем у обычного колдуна. Серьезных и опасных. Больше знаний — больше ответственности. Ну да это тебе объяснять не нужно, мы еще на ноже все выяснили…
— Да уж справлюсь, взрослый же человек. Чего вы так переживаете?
— Свойство характера у меня такое, переживать, — проворчал Кайлен. — Ты не знаешь пока толком, с чем тебе дело иметь придется. А я — знаю очень хорошо.
— И поэтому Василю и Санду чуть руки не оторвали, — усмехнувшись, вывел Горан, — чтоб не совали их в то самое запретное знание. Я понимаю, правда.
— Вот же нашел инат на инат у двух липовцев, — проворчал Кайлен.
Кузнец тихо засмеялся. Совершенно не переводимое ни на один другой язык липовское словечко «инат» означало невообразимую твердолобость, заставляющую идти на принцип. И упираться на этом пути до последнего, хуже барана. Так что выяснять, есть ли у Кайлена повод для беспокойства или Горан замечательно справится, они тут могли продолжать не то что до ночи, а до самой двенадцатой ночи, пока Святки не кончатся.
— Вы первый уступите, — улыбаясь, сказал Горан. — Вы намного меньше, чем я, липовец.
— Как ты догадался-то? — наконец решил спросить Кайлен, когда самое важное уже было проговорено.
— Я, уж извините, в окно случайно выглянул и увидал, как вы амулет закапываете… А потом остальное сложил один к одному: как вы от небесного железа подальше держались, как в кузницу зашли только с моего разрешения да насколько хорошо вилу понимаете… будто она вам родня.
— Не родня, — возразил Кайлен. — Совсем другое существо. Родня мне, кроме жителей холмов, только люди. Я все же на три четверти человек. А матушка моя
