Сервер и дракон - Ханну Райяниеми
Но что он мог сделать? Он просто кусок мяса. Мяса и слов.
Мысль эта показалась похожей на сосновую шишку, грубую и шершавую, но со зреющим внутри семенем.
– Кажется, в вас двоих есть стихотворение, – сказал он.
Косонен снова сидел в поезде, глядя на проносящийся мимо город. Было раннее утро. Восход солнца окрасил город новыми красками: лиловыми тенями и золотом тлеющих углей. Усталость пульсировала в висках. Все тело болело. Слова стихов отягощали разум.
Над куполом файерволла зависла гигантская бриллиантовая морская звезда, дрон небесных людей, протянутый, как рука. Они пришли посмотреть, что случилось. Они все узнают.
На этот раз он обрадовался файерволлу и его потоку колючего света. Сторож со строгим голосом снова явился. На этот раз он ничего не сказал, но Косонен почувствовал его присутствие, почувствовал, как тщательно его изучают и обыскивают – нет ли чего, что не принадлежит внешнему миру.
Косонен отдал все.
Первый миг, когда он осознал, что написал что-то стоящее. Разочарование, которое он испытал, поняв, что поэты никому не нужны в этой крошечной стране и что стопки дешевых изданий его первого сборника покрываются пылью в книжных магазинах. Ревность, которую он почувствовал, когда Мария родила Эсу – каким же бледным и никчемным по сравнению с этим было рождение слов. Следы лося в снегу и выражение его глаз перед смертью.
Он почувствовал, как страж отступил, совершенно удовлетворенный.
И он оказался с той стороны. Поезд вынырнул в настоящий, неразбавленный рассвет. Он оглянулся на город и увидел, что из морской звезды пролился огненный дождь. Столпы света прорезали город геометрическими узорами, превращая его в раскаленную добела плазму. Смотреть на них было невозможно.
Косонен закрыл глаза и читал стихотворение, пока город горел.
Косонен посадил наносемя в лесу. Он вырыл глубокую яму под старым пнем в мерзлом торфе голыми руками. Сел рядом, снял шапку, вытащил блокнот и стал читать. Нацарапанные карандашом слова ярко вспыхивали в голове, и через некоторое время ему уже не нужно было смотреть на них.
Стихотворение поднялось из слов, как огромное чудовище из океана. Сначала над водой показалась только маленькая часть, но потом оно взлетело, гороподобное, окутанное брызгами глоссолалии. Это был поток шипящих слов и фонем, бесконечное заклинание, которое рвало ему горло. А вместе с ним пришла квантовая информация из микротрубочек его нейронов, где теперь жила девушка с глазами из света, и рваные импульсы от синапсов, где прятался его сын.
Стихотворение перешло в рев. Он читал и читал его, пока не сорвал голос, превратившийся в шипение. Его слышало только наносемя, но этого было достаточно. Что-то зашевелилось под торфом.
Когда стихотворение закончилось, наступил вечер. Косонен открыл глаза.
Он сразу увидел сапфировые рога, сверкающие в последних лучах солнца.
Два молодых лося посмотрели на него. Один был поменьше и поизящнее, и в его больших карих глазах отражался солнечный свет. Другой был молод и худ, но явно гордился своими рогами. Он выдержал взгляд Косонена, и в его глазах мелькнули тени города. Или воспоминания о летнем озере.
Они развернулись и побежали в лес, молчаливые, легконогие и свободные.
Косонен открывал дверь подвала, когда снова пошел дождь. Быстрый и короткий: капли образовали в воздухе лицо Марии. Ему вдруг показалось, что она подмигнула. Затем дождь превратился в туман и пропал. Он открыл дверь. Белки с любопытством смотрели на него с деревьев.
– Все ваше, господа, – сказал Косонен, – на следующую зиму должно хватить. А мне это больше не нужно.
Отсо и Косонен ушли в полдень, в сторону севера. Лыжи Косонена легко скользили по тающему снегу. Медведь тащил сани, нагруженные снаряжением. Отойдя довольно далеко от хижины, он остановился обнюхать свежий след.
– Лось, – прорычал он. – Отсо голоден. Косонен стреляет в лося. Нужно мясо для путешествия. Косонен не принес выпивки.
Косонен покачал головой.
– Думаю, я научусь ловить рыбу, – сказал он.
Джугаадский собор
В день, когда фабрика по обработке русалочьих костей при соборе наконец заработала, Кев сказал Райе, что не собирается возвращаться. Он ждал подходящего момента весь день, но в результате перерыв предложила сделать Райя. Они переключились в режим бога и отправили свои аватары на вершину одной из логических башен фабрики. Это была невероятно высокая спиралевидная конструкция из темного камня. Факелы внутри вспыхивали и гасли, будто там моргали демоны.
В «Дварфкрафте» стояла зима. Гигантский собор высился у них за спинами – башни и огромные пристройки, выдолбленные горы и дороги из красного камня, похожие на автобаны. Впереди под бледно-желтым квадратом солнца отблескивал зеленой бесконечностью океан. Далеко внизу белая пена волн билась о внешние стены.
– Знаешь, что мне это напоминает? – спросила Райя. Длинные пиксельные косы развевались на ветру, и она болтала короткими, закованными в железо ногами аватара, сидя на краю башни. – Все это немного похоже на закаты на родительской даче в Финляндии. Летом там не темнеет, только наступают примерно такие сумерки. Солнце просто опускается на палец ниже горизонта и выскакивает обратно.
Кев удивленно посмотрел на нее. До сих пор они говорили в основном о логических воротах из красного камня, способах отбиваться от безымянных мегачудовищ, гномских атомных кувалдах и прочих вещах, о которых обычно разговаривают участники таких глобальных проектов «Дварфкрафта», как собор. За два месяца знакомства с Райей он уяснил только, что она жила в Эдинбурге и любила фортепианную музыку – она зачастую слышалась из ее наушников. Например, сейчас.
А еще она была из джагги.
Далеко внизу раздался всплеск. Сработала одна из их океанских ловушек-катапульт. Водяной – пятнышко блестящей зеленой чешуи – пролетел по воздуху серебристой дугой. Металлические челюсти фабрики открылись, а затем с лязгом захлопнулись. Башня завибрировала под ними, когда оборудование пришло в движение.
– Конечно, здесь не то что дома, – вздохнула Райя.
Дом. Аллапул, тесный маленький домик его семьи, вместе со старшим братом Джейми они просыпаются пораньше, чтобы немножко поиграть в «Дварфкрафт», пока не проснулись родители. Резкий запах газировки «АйрнБрю», банку которой Джейми всегда открывал с утра пораньше.
Кев покачал головой. Он пытался забыть обо всем этом. О главном.
– Сомневаюсь, чтобы в Финляндии за кость русалки давали шесть тысяч ГП, – сказал он, просто чтобы что-то сказать. – Ты никогда не скучаешь?
– Иногда. Но ведь я здесь уже почти пятнадцать лет. Бывают хорошие времена и плохие. Это как брак. – Она помолчала. Однажды она обмолвилась, что была в Лондоне во время Ассанджелипсиса, в четырнадцатом. – В любом случае, даже если бы я вернулась, это
