Сервер и дракон - Ханну Райяниеми
– Jumalauta[2]! – сказал Косонен. – Вот где она упала?
– Ну, вообще-то нет. Я просто должен был привести тебя сюда, – сказал Пер.
– Что?
– Прости. Я соврал. Говорю же, как в «Горце», в живых остался только один. И он хотел встретиться с тобой.
Косонен ошеломленно уставился на Пера. Голуби садились на его плечи и руки, покрывая их, словно серый плащ. Они хватались острыми когтями за его лохмотья, волосы и кожу, яростно били крыльями. Пока Косонен смотрел, Пер поднялся в воздух.
– Не обижайся, просто они предложили больше! Спасибо за суп! – Через мгновение Пер превратился в черную царапину на небе.
Земля затряслась. Косонен упал на колени. Глаза окон вдоль улицы вспыхнули ярким, злобным светом.
Он попытался убежать, но далеко он не ушел. Пальцы города, голуби, насекомые, крысы, дотянулись до него. Дюжина крыс-химер вцепилась в его череп, и он чувствовал, как гудят маховики их сердец. Что-то острое пронзило кость. Боль ширилась, как лесной пожар, и Косонен закричал.
Город заговорил. Его голос был как гроза, слова состояли из сотрясений земли и вздохов зданий. Слова рождались медленно, будто их выжимали из камня.
– Папа, – сказал город.
Боль ушла. Косонен услышал тихий плеск воды и почувствовал дуновение теплого ветра. Он открыл глаза.
– Привет, папа, – сказал Эса.
Они сидели на пирсе у летнего домика, завернутые в полотенца, оба красные, только что из сауны. Был вечер, в воздухе пахло прохладой – финское лето нежно напоминало, что оно не вечно. Солнце зависло над синеватыми верхушками деревьев. В спокойном озере дрожали отражения.
– Я подумал, – сказал Эса, – что тебе здесь понравится.
Эса был таким, каким его помнил Косонен, бледным худощавым парнем с торчащими ребрами. Он сидел, положив длинные руки на колени. Спутанные мокрые волосы спадали на лоб. Но его глаза были глазами города, темными шарами из металла и камня.
– Да, – ответил Косонен, – но я не могу остаться.
– Почему?
– Мне нужно кое-что сделать.
– Мы не виделись сто лет. Сауна натоплена, в озере охлаждается пиво. Куда спешить?
– Я должен бояться тебя, – сказал Косонен. – Ты убивал людей, пока тебя сюда не посадили.
– Ты не знаешь, каково это, – ответил Эса. – Чума делает все, что ты хочешь. Она дает тебе то, о чем ты даже не мечтал, потому что не знал, что так бывает. Она делает мир податливым. А иногда разрывает его на куски ради тебя. Тебе в голову приходит мысль – и что-то тут же рушится. И с этим ничего не поделать.
Юноша закрыл глаза.
– Ты ведь тоже чего-то хочешь. Я же знаю. Поэтому ты и пришел. Ты хочешь вернуть свои драгоценные слова.
Косонен ничего не ответил.
– Мамин мальчик на побегушках, vittu[3]. Итак, они починили тебе мозг, смыли следы бухла. Ты снова можешь писать. Тебе нравится? Я успел подумать, что ты пришел сюда за мной. Но это ведь так не работает, да?
– Я не знал…
– Ты знаешь, что я вижу содержимое твоей головы? – спросил Эса. – Мои пальцы внутри твоего черепа. Одна моя мысль, и мои жуки тебя съедят, ты останешься здесь навсегда. Мы будем проводить вместе все время. Как тебе это?
Вернулось прежнее чувство вины.
– Мы тревожились за тебя каждую секунду после твоего рождения. Мы хотели для тебя самого лучшего.
Это казалось таким естественным. Мальчик играл со своей машиной, которая делала другие машины. Как вещи менялись, когда он думал о них. Как улыбался Эса, показывая Косонену говорящую морскую звезду, которую сделала машина.
– А потом у меня случился плохой день.
– Я помню, – сказал Косонен. Как обычно, он вернулся домой поздно. Эса стал алмазным деревом и рос посреди своей комнаты. Морские звезды жрали стены и пол, становясь все больше. И это было только начало.
– Ладно, давай. Забери меня сюда. Можешь превратить и меня в то, что хочешь. Или покончить со всем этим. Я это заслужил.
Эса тихо рассмеялся.
– А зачем мне так поступать со стариком? – Он вздохнул. – Знаешь, я ведь тоже уже старый. Давай покажу.
Он осторожно дотронулся до плеча Косонена, и Косонен стал городом. Его кожа превратилась в камень и бетон, и поры забила божья чума. Улицы и здания стали его лицом, и они менялись и двигались от каждой его мысли и эмоции. Его нервная система состояла из алмазов и оптоволокна. Его руки стали животными-химерами.
Файерволл окружал его, в небе и в холодном камне, бесплотный, но непреклонный, сдавливал его со всех сторон, отсекал от него энергию, следил, чтобы он не думал слишком быстро. Но он еще мог мечтать, сплетать слова и образы в нити, создавать миры из воспоминаний, которые у него остались, и воспоминаний меньших богов, которых он съел, чтобы стать городом. Он пел свои мечты по радио, не заботясь о том, пропускает их файерволл или нет, все громче и громче…
– Вот, – сказал Эса издалека, – выпей пива.
Косонен почувствовал в руке холод бутылки и выпил. Пиво-мечта было крепким и вполне настоящим на вкус. Привкус солода вернул его в чувство. Он глубоко вздохнул, позволяя фальшивому летнему вечеру смыть город.
– Поэтому ты привел меня сюда? Чтобы показать мне это?
– Ну, нет, – рассмеялся Эса. Его каменные глаза внезапно помолодели. – Я просто хотел познакомить тебя со своей девушкой.
У квантовой девушки были золотые волосы, глаза, полные света, и несколько лиц сразу, как у индуистской богини. Она изящно шла к пирсу, и летняя страна Эсы трескалась вокруг нее: местами ее кожа лопалась, и оттуда выглядывали странные цветные пятна.
– Это Сэде, – представил ее Эса.
Она посмотрела на Косонена и произнесла пузырь слов, суперпозицию, все возможные приветствия за раз.
– Приятно познакомиться, – сказал Косонен.
– Когда ее создавали там, наверху, то что-то сделали правильно, – пояснил Эса. – Она живет во многих мирах сразу и думает кубитами. А это мир, где она хочет быть. Со мной. – Он нежно коснулся ее плеча. – Она услышала мои песни и убежала.
– Мария сказала, что она упала, – возразил Косонен, – что что-то пошло не так.
– Она сказала то, что они велели ей сказать. Они не любят, когда что-то идет не по плану.
Сэде издала звук, похожий на звон стеклянного колокольчика.
– Файерволл продолжает сжимать нас, – продолжил Эса, – так он устроен. Заставляет все замедляться, пока мы не умрем. Для Сэде это место слишком мало. Так что отведи ее домой, пока не поздно. – Он улыбнулся. – Лучше ты, чем кто-то другой.
– Это несправедливо, – сказал Косонен и покосился на Сэде. Она
