Стражи времени - Лев Юрьевич Альтмарк
– Я тебя не о хозяине спрашивал, – напоминает Лёха, – ты о деле говори.
Некоторое время молдаванин молчит, лишь хитро разглядывает опять то Лёху, то меня, но в глазах его нет ни капли страха.
– Слушай, начальник, – говорит он и неожиданно цыкает зубом, – давай баш на баш: я тебе рассказываю всё, что знаю, а ты меня отпускаешь с миром и не стучишь в иммиграционную службу, а?
– Сидел, что ли? – недоверчиво спрашивает Лёха.
– Было дело. Ну, так как?
– А если не отпущу?
– Тогда никакого разговора не получится, – притворно вздыхает молдаванин, – и я поеду на родину раньше времени, но за счёт израильской полиции.
– Не боишься перед отъездом и здесь в тюрьму загреметь?
– За что? За недоносительство? Так в нашей тюрьме я уже посидел. Посижу и в вашей. У вас, говорят, там йогуртами кормят и творожком. И ишачить, как папу Карло, не заставляют…
– А кто же без тебя твою семью содержать на родине будет? Из тюрьмы-то йогурты на волю не передашь…
Сижу в сторонке, слушаю препирательства Лёхи и задержанного, и всё больше во мне закипает ярость на своего бывшего подопечного. Ведь в подобном диалоге между ментом и задержанным всегда побеждает не тот, кто прав, а тот, у кого характер крепче. Сегодня Лёха, как видно, оказался слабоват против этого тщедушного, занюханного нелегала. Плохую он у меня прошёл школу ментовского искусства, так в анналы истории и запишем.
– Короче, – медленно встаю со своего стула и обращаюсь к Штруделю, – ты, кажется, собирался выйти на пять минут и оставить нас с этим фертом один на один? Дай-ка я сам пообщаюсь с ним. Сделай заодно кофе и принеси полотенце, чтобы руки потом вытереть…
Лёха молча встаёт и выходит из-за стола, но молдаванин тут же спохватывается и начинает быстро и сбивчиво лепетать:
– Не надо, начальник, не уходи! Мне скрывать на самом деле нечего. Зачем на себя чужие косяки брать, да ещё ни за что по шее получать?!
Но Лёха, видимо, менять своего решения не намерен. Тайком подмигнув мне, он неторопливо выходит из кабинета и демонстративно запирает дверь на ключ.
Некоторое время мы сидим молча, потом я подхожу к съёжившемуся молдаванину и кладу руку на его плечо:
– У тебя есть дети?
– Да, – тихо отвечает он, – двое. Мальчик и девочка.
– Сколько им?
– Парню уже шестнадцать, – сразу расцветает молдаванин, – а девочке пять.
– Чего такой большой промежуток между ними?
Молдаванин хитро усмехается:
– Так ведь отсидка у меня была восьмилетняя после рождения сына.
– За что попал?
– Соседскую машину с приятелем угнали, потом её разобрали на запчасти и продали.
– Разве у вас в Молдове так много дают за кражу машины?
– Так мы же соседа вдобавок… того… Не хотел машину добром отдавать.
И говорит всё это он с такой ласковой улыбкой, будто рассказывает о том, как выпивал вчера с мужиками, ну и помахал с ними кулаками по пьяному делу.
Убираю руку с его плеча и вздыхаю:
– А вот моему сыну двадцать пять. Через месяц двадцать шесть исполнится. Его похитили…
– Мои соболезнования, начальник. Но я-то здесь при чём?
– Держали его в бытовке рядом с вами. Тебе уже об этом сказали. Вот и хочу узнать обо всём, что ты видел.
– Ну, ладно. Раз уж ты мне про детей моих напомнил, да и разговариваешь не как с последней скотиной, как все тут у вас, а как с человеком, то расскажу. Только я, честное слово, мало что видел. Мы же, сам понимаешь, целый день на работе, а если есть свободное время, то или в магазин за продуктами ездим на велосипеде, или бельишко стираем и отсыпаемся. Нам Шварц даже телевизор свой старый подогнал, да только смотреть его некогда. Поверь, друг с другом даже не общаемся, но не потому, что не о чем, а потому, что сил не остаётся на беседы… Дай сигаретку, что ли, начальник!
Хоть в полиции запрет на курение в помещениях не отменён ещё со времён прежнего начальника, майора Дрора, но теперь тут в начальниках Лёха, который раньше бегал дымить в туалет или на улицу, но у себя в новом кабинете наверняка тайком от подчинённых грешит потихоньку. Или по-прежнему по инерции терпит до выхода на свежий воздух.
Достаю сигарету и протягиваю ласковому убийце.
– Лица человека, которого держали в соседней бытовке, – охотно начинает молдаванин, – никто из нас не видел. Когда его привезли три дня назад, все мы уже спали, потому что была глубокая ночь. Мы хотели было выйти из своей комнаты и посмотреть, что происходит, но дверь оказалась подпёртой снаружи. Мы давай орать, мол, что за дела, и решили, что это Вольф с кем-то приехал, но оказалось, что Вольфа с теми людьми нет. Чей-то голос ответил, что всё в порядке, и мы можем не беспокоиться, только пусть выйдет наш старший, и ему всё объяснят…
– Ну, и ты вышел?
– Нет, у нас же старший не я, а Петро. Он к ним и выходил.
– Кто такой Петро?
– Наш сварщик, который с Украины. Вы же его повязали вместе со всеми. Он сейчас в вашем обезьяннике парится.
– И что ему эти люди сказали?
– Сами у него и спросите!
– Но вам он что-то рассказывал?
– Ничего особенного. Ему дали денег, чтобы купил продуктов и дважды в день относил еду пленнику в его каморку. Ну и, конечно, нам немного перепало.
– А сам-то ты к пленнику не заглядывал разве? Не любопытно было, что ли?
– Если честно, то нисколько. Меня – извини, начальник! – здесь только деньги интересуют. А всё остальное – это ваши проблемы…
Больше с ним разговаривать было, наверное, не о чем. Звоню Штруделю и прошу:
– Забирайте этого фрукта и приводите последнего!
– Э-э, начальник, – напоминает о себе молдаванин, – так что с нашим уговором?
– С каким уговором?
– О том, что вы меня отпустите в обмен на информацию…
– Фильмов про шпионов насмотрелся, приятель? Как я тебя могу отпустить? Я даже в полиции не работаю. Давай топай назад в обезьянник, а в иммиграционной службе решат, что с тобой делать.
– Ну, ты хоть словечко там замолви, что я неоценимую помощь полиции оказывал. Бескорыстно…
Перед нами с Лёхой сидит здоровый дядька, бритый почти наголо, с хорошо накачанными мышцами. Из одежды на нём треники и белая несвежая майка.
– Давай знакомиться, Петро, – говорю ему миролюбиво и уже прикидываю про себя, что каждое слово из
