Роман Буревой - Маска Дантеса

В космос его, выходит, не пускают. И он вынужден сидеть на планете. А на душе — муторно. Как это говорят на Китеже? Ах да, озерные кошки скребут.

Раз нельзя в космос, Сергей теперь внушает всем, что превратился в дебила, играет в детской и обо всем позабыл.

— Вас не охраняют? Что делает контрразведка Китежа?

— Мне пять лет. Лежу в колыбели. Кому я нужен?

— То есть спецслужбы Китежа от вас отказались.

— Или я от них.

— Вы недооцениваете неронейцев, поверьте мне. Самые лучшие убийцы — оттуда, с Неронии. Именуются «браво».

— Значит, смерть будет мгновенной. Это не так уж плохо.

— О чем вы говорили с мадемуазель Лери в парке?

— Об Эмми…

— Рассказывали о княгине Эмилии? Пытались понравиться моей сестре, вспоминая погибшую супругу?

— Все не так. Речь шла о другом. Мне нужен клон Эмми. Вы же знаете, и я знаю: любой пилот, отправляясь в космос… Каждый солдат всегда оставляет свой генетический материал в банке генов. Таков закон вашего мира. Как и нашего, к слову сказать.

— Генетический материал существует. Не спорю. Но, Сергей, только представьте: новая Эмми, внешнее сходство, а под биомаской совсем другое существо. Дру-го-е!

— Мне все равно… то есть не все равно… но это не важно.

— Эмми вырастет через много лет. Если, конечно, вы хотите получить полноценного человека, а не младенца в теле взрослой женщины. И потом… вполне вероятно, что клон Эмми не полюбит вас…

— Пускай… Главное, чтобы она жила. И я ее увижу. Такой, какой она была прежде. Ее смех… ее взгляд… все будет таким же. Я только погляжу издали. Вполне достаточно.

— Это нелогично… — Марк не мог взять в толк, зачем Сергею копия Эмми.

Куда проще заказать андроида с внешностью погибшей, если Сергей может предаваться Венериным удовольствиям только с ней. Но растить клон… Тут рациональный ум Марка отказывался что-то понимать.

— Китежан вообще никто не понимает, — усмехнулся Сергей, как будто прочитал мысли лацийца. — Мы непредсказуемы.

— Как Стас? — не удержался и съязвил Корвин.

— Теперь мы похожи.

Корвин вспомнил свою версию о личине Стаса под которой прячется сам Сергей, и мысленно обругал себя идиотом.

— Почему никто до сих пор не свернул этому парню шею?

— Мы его бережем, — усмехнулся Сергей.

— Он всегда был таким?

— Сколько помню — да. С тех пор как его привезли из озерного города. Первое время он непрерывно болтал ерунду, его пугал всякий громкий звук. Он не терпел одиночества. Потом ему провели коррекцию психики, и он стал вроде как нормальный… но только вроде как… Отец надеется, что все еще можно исправить.

«Бедный Стас, его жаль, но жалеть таких людей лучше издалека», — решил Корвин.

— Не в моей власти создать новую Эмми, — в этот раз тон патриция был не таким уверенным. — Решение о вынашивании клона у нас принимает специальная комиссия.

— Достаньте ее генетический материал. Все остальное сделаю я.

— В этом есть какое-то извращение.

— Я ее создам. Достаньте мне ее. Умоляю.

В словах Сергея звучала скрытая ярость.

«Что-то тот выстрел в нем повредил. И дело не в спецслужбах Неронии, от которых, якобы, Сергей здесь прячется… Что-то в нем сломалось. Навсегда. Окончательно. Прежний Сергей был совсем не таков».

— Теперь вы просите, умоляете, а два часа назад целились мне в лоб из бластера.

— Я готов действовать решительно.

— Вам не хватало решительности? Серьезно?

— Не хватило… один раз… — прошептал бывший капитан «Изборска».

— Думаете, вы могли спасти Эмми?

— Да. Если бы не медлил. Одним выстрелом срезал бы этой твари манипуляторы. Но я подумал… Мне показалось, что он лишь берет ее в заложники, и я не стал рисковать.

— Анимал с вами заговорил? — подсказал Корвин. Вернее, его голос предков.

Знакомая ситуация. Слова… Обман. Если с тобой говорят, значит — есть о чем.

— Да. Он сказал: «Не двигаться, или она умрет». На мне был боевой скафандр. И в кобуре бластер. Я замер. Кретин… А в следующий миг он… — Сергей оскалился: он вновь видел, что произошло тогда на Психее. — Анимал разорвал ее. Я выстрелил. Не промахнулся… — У Сергея прыгали губы. — Но она уже умерла.

— Похоже, князь, нас все время покупают на одну и ту же обманку: мы встречаем разумную тварь и тут же приписываем ей и жалость, и милосердие. К сожалению, это не так…

— Я буду убивать анималов повсюду, — пообещал Сергей. — Прежде всего уничтожу этого маленького мерзавца, которого спас, вырастил, превратил в человека. Он жил в моем доме, он был мне как сын!..

— Он не просил вас об этом.

— Он был моим пленником!

— Вашим рабом?

— Я должен его простить? — спросил князь с издевкой.

— Не знаю. Вам решать.

Корвину казалось, что он смотрит на мир с двух разных точек одновременно. Один взгляд принадлежит бывшему рабу, который всей душой сочувствует униженным, но способным восстать и выплеснуть свой гнев кипящим маслом на головы «баронов». Второй взгляд — это взгляд патриция. А патриций все восстания, мятежи и убийства ненавидит и стремится пресечь в зародыше. Марк не знал, что делать с этой двойственностью.

За окном расцвел букет огненных стрел. Вся комната осветилась.

— Никола хотел, чтобы вы его отпустили? Он говорил об этом? — Корвин почти физически ощутил на шее рабский ошейник. Ему стоило большого труда удержать голову высоко поднятой.

— Это было невозможно.

— Так говорят все хозяева своим рабам. Невозможно — их любимое слово.

— Я могу вас убить, — процедил Сергей сквозь зубы.

— За что? За слова? За попытку понять, что произошло?

С минуту Сергей молча смотрел на Корвина исподлобья.

«Ты чертовски рискуешь, — шепнул голос. — Этот человек неадекватен. И у него бластер Друза».

Наконец князь скривил губы, что должно было означать улыбку:

— А ты смелый парень…

— Кстати, отдайте мне ваш бластер. Потому что на самом деле он не ваш, а принадлежит моему другу. Вы им незаконно завладели.

После недолгих колебаний Сергей вынул бластер из кобуры и протянул Марку.

— Кстати, а почему вы не сдали лучемет на хранение отцу? Такое оружие на карнавале запрещено. Как и парализатор, кстати. Не думал, что лацийцы так легко нарушают закон.

— Даю слово, мы не будем ни в кого стрелять! — Корвин проверил предохранитель и спрятал оружие в верхний ящик комода.

— Так как насчет Эмми? — спросил Сергей.

«Ему, конечно, не пять лет, но лет двенадцать по психологии и развитию — это точно. И при этом он ничего не забыл… Не забыл, но впал в детство. Нет, не так. В эту минуту Сергей — взрослый, а в следующую — ребенок. И он несчастен. Перед посторонними разыгрывает, что все забыл, в то время как его снедает одиночество. Эмми — скорее знак, чем любовь. Ему, в самом деле, достаточно будет ее увидеть — и только. Символ искупления. Мы все мечтаем о воскрешении. Того, что нам дорого. Потому и взялись за реконструкцию».