Станция Кафе Отправление - Альберт Иванович Калинов
Через много лет мы с ним случайно встретились в поезде, оказались в одном купе. Я возвращался с командировки, а он на тот момент уже не жил здесь, а приезжал лишь навестить родителей. Выглядел Пашка хорошо, сразу было видно, что жизнь его идёт в гору. А для меня, наоборот, настали сложные времена. К тому времени я уже трижды был женат и разведен, и меня бросало из стороны в сторону между бывшими жёнами, любовницами и детьми. Работа обрыдла, я тогда работал ревизором, совсем запутался в этом клубке и едва не сел в тюрьму. Так что встреча была ещё та… Разговорились, я даже, помнится, выпил коньяку, а потом меня прорвало. Конечно, я извинился за своё малодушие. А его благородство оказалось на недосягаемой для меня высоте. Он совсем не помнил обид и благодарил меня за то, что всё так вышло в его судьбе, хотя жизнь Пашку здорово потрепала. Он признался, что за эти годы приобрёл какие-то важные знания, открывшие ему понимание всего, и поэтому теперь счастлив. Мы долго говорили с ним, и Пашка рассказал мне, что уже несколько лет путешествует по миру, проектирует и строит чудные дома, так как работает архитектором, но к разговору об этом своём открытии больше не возвращался. Наверное, видел по мне, что я не подходящий собеседник для такого разговора. Прошло ещё время, и однажды пришло письмо из Австралии, адресованное мне. На конверте был указан адресат: Черемисин Павел. Рассказывать дальше?
– Конечно, рассказывать, – нацелился слушать Саня.
Дымов ненадолго оставил собеседника одного и вернулся, держа в руке несколько исписанных листов и обклеенный марками конверт.
– Вот это письмо. Читайте,– протянул он листы Сане.
Письмо начиналось весьма неожиданно, а именно озаглавлено оно было так: «Плевок из воды». Дальше Черемисин делился легендой, поведанной ему полинезийским аборигеном, о маленькой рыбке, плюющей из воды.
Как известно, эти рыбки добывают себе пропитание тем, что сбивают мелких насекомых, обитающих в мангровых зарослях, метким плевком воды. Их выстрел водяной струйкой настолько точен, что вызывает восхищение у всех, кто хотя бы раз видел это зрелище. Вот и сам Черемисин, увидев рыбку в деле, был поражён умением этой малютки добывать себе пищу.
Так вот, легенда, рассказанная ему аборигеном, гласила, что в те времена, когда на земле не было человека, а моря и суша принадлежали гигантам, рыбка эта жила в тёмных глубинах, питаясь тем, что давал ей океан. Благодаря своим крохотным размерам она была незаметной для огромного числа обитателей морских глубин и легко ускользала от расставленных ловушек.
Но вот однажды очень далеко от того места, где обитала рыбка, в океан опустилась смерть. Она разошлась волнами, забирая всех на своём пути. Смерть проникла в самые тёмные глубины, но эту рыбку не заметила, проглядела. К тому времени рыбка уже поднялась к поверхности. Когда же смерть ушла, оказалось, что рыбке совсем нечего есть. Океан опустел, смерть всё забрала с собой.
Сверху же, там, за чертой, разделяющей её привычный водный мир и губительную пустоту, было много корма. Жучки, комары и мухи прекрасно чувствовали себя в этом невозможном для любой рыбы мире.
Чтобы не умереть с голоду, рыбка прицельно плюнула из воды тонкой струйкой и сбила муху. Когда же насекомое оказалось на воде, проглотила его и насытилась. Так рыбка обманула смерть.
«Не суди строго, если считаешь, что пишу тебе сказки, – писал Черемисин дальше. – Но факт остаётся фактом: рыбка плюёт из воды. Представь же себе всю грандиозность произошедшего,всю невероятность решения сверхзадачи для маленькой рыбки и попробуй подумать о ней как о “примитивном существе”. Для человека эта ситуация была бы равносильна добыче пропитания из космоса. Представь, как должна была измениться вся её анатомия, чтобы произвести этот самый первый плевок из воды… И насколько верны должны быть приобретенные ею механизмы, чтобы у последующих поколений данной особи этот механизм был врождённым…
Эта плюющая рыбка выжила среди миллионов других тысяч и тысяч видов, не справившихся с обстоятельствами. Я полагаю, что её эффективность поможет ей жить и тогда, когда исчезнет последний человек.
И я понял, что одна маленькая особь способна решить задачу для всего вида. Задачу, пусть даже непостижимую сейчас для нашего понимания.
Мой друг, решение задач – вот альфа и омега всего сущего на земле. Всё, что не способно решать задачи, не имеет права на существование. Решение задач – импульс, который заложен в окружающем нас мире, и именно в решении внутренних задач и есть смысл нашего присутствия в нем».
Дальше были такие слова: «Дорогой друг, пишу тебе это письмо как продолжение нашего разговора в поезде, делюсь своим озарением, но не всё можно объяснить словами».
Далее следовала подпись: «С уважением, Павел Черемисин».
– Ну как, Александр, согласны ли вы с таким утверждением?
– Не знаю.... Не готов пока высказаться определённо. Смысл жизни – слишком сложная тема.
– Даже для художников? – улыбнулся Игорь Сергеевич.
– А для художников особенно, – отвечал Саня.
– Может, тогда по стаканчику медовухи? Так сказать, за знакомство и для разговора… – подмигнул пасечник.
– А давайте!– приободрился Саня.
Скоро на столе появились стаканы и литровая бутыль с золотистым напитком, а вместе с ними и дюжина назойливых мушек в компании с каким-то жуком.
– Она у меня в этом году прямо цветочный лимонад, – разливая медовуху по стаканам, пошутил Дымов.
– Запах-то какой! – оценивая букет, Саня втянул струйку бражно-медового аромата.
– Вот картошечка молодая, капустка квашеная, кета – сам коптил, – похвалился пасечник, выставляя на стол порезанную ломтиками красную рыбу.
Дымов оказался прав: они выпили по полстаканчика медовухи, получив в известном смысле энергетический заряд, и их разговор продолжился с новой силой.
– Для одних смысл жизни в оставлении потомства и продолжении рода, – начал первым Саня, – для других – в любви ко всему сущему, для третьих – жизнь в кайфе, без забот и проблем… – он продемонстрировал наполовину опустошённый стакан и прищурился, словно выискивая в нём не тот самый смысл, а солнечных зайчиков.
– А для Александра Понедельникова что из этого ближе?
– А для меня ближе – просто жить, не думая о смысле. А если уж глубоко копать, то разве любовь не выше всего из перечисленного? И вообще, я редко пью, – захмелевший Саня снова приподнял уже почти пустой стакан.
Дымов улыбнулся.
– А я, когда
