Хищное утро (СИ) - Тихая Юля

— Не планирую особенно вас беспокоить, Пенелопа.

— Давайте сформулируем подробнее, — настаивала я, хмурясь, — чем бы вы хотели заниматься? Мы можем подобрать для вас что-то интересное. Например, младшая ветвь будет благодарна за помощь в переговорах с лунными о поездках в наш пансионат. Или вы могли бы курировать реставрацию здания морского вокзала, я планирую летом выделить средства на капитальный ремонт.

— Благодарю, Пенелопа.

Тон его был нейтральным, но я почему-то сразу поняла: ремонтом директору вокзала придётся заниматься без стороннего участия.

Что ж, я не разорюсь, даже если мой супруг будет исключительно отрицательным вкладом в дела Рода. В конце концов, это часть сделки. Можно рассматривать наш брак как форму пожизненной ренты.

— Может быть, вы хотели бы обсудить что-то?

Ёши молчал, а я понемногу теряла терпение:

— Господин Ёши, нам всё-таки нужно налаживать общение. Мы женаты, это накладывает определённые обязательства, нам придётся совместно появляться на некоторых мероприятиях, обсуждать быт, в конце концов, воспитывать детей, и уже сейчас мы можем обсудить возможные компромиссы, чтобы…

— Вы беременны?

— Что? Нет!

— В таком случае, предлагаю отложить этот вопрос.

— И долго вы будете его откладывать?

Ёши неопределённо повёл рукой и сделал шаг обратно к окну. Я хотела уже то ли возмутиться, то ли просто щёлкнуть каблуками и уйти к себе, когда он вдруг обернулся и приложил палец к губам:

— Тсс! Слышите?

— Что именно?

— Птица. У вас в саду живёт птица. Слышите?

Я слышала металлический скрежет в трубах, негромкий скрип половиц и ветер, — и лишь вслед за ними, прислушавшись, различила трелистую мелодию, высокую-высокую и чудную. Птица быстро-быстро перебирала ноты.

— Синяя варакушка, — сказал Ёши с неожиданной нежностью, и незнакомая, тёплая и живая, улыбка вышла на его лицо. — Почему-то не улетела на зиму, обычно они запевают только в июне.

— Она замёрзнет теперь?

И Ёши мгновенно поскучнел:

— Не знаю.

Птица пела и пела в холодной пустоте заднего двора. Голем, не отрывая ступней от земли, скользил между рядами цветов, как корявое огородное пугало; Ёши следил за ним всё с той же улыбкой, светлой и странной, и во всей его фигуре нельзя было найти ни намёка на заботу о делах Рода.

— Подготовьте ваше предложение, — упрямо сказала я. — Давайте постараемся прийти к некой определённости. Может быть, вам направить список вопросов?

Ёши ничего не ответил.

В пятницу утром мне привезли результаты экспертизы: с тех самых крысиных денег, которых при Асджере оказался целый кошель, сняли остатки чар, — и это были, с высокой вероятностью, скрывающие заклинания из шестой группы. Они относились к чарам хорошо изученным, но при этом открыто запрещённым для всех, кроме государственных структур. Комиссия, полагаю, была в восторге и теперь трясла Род Сковандов, — все объекты их недвижимости опечатали и обтянули жёлтой полицейской лентой по периметру, — а мне, наконец, спустили нормальное техническое задание.

Полиция заказала сразу четырёх штурмовых горгулий, две облегчённые и две сверхтяжёлые, и потребовала прописать в чарах устойчивость к чарам того же типа и приоритет в атаке для применивших их лиц. Это было не слишком сложно, и я даже позволила себе немного творчества: спроектировала массивную бронированную махину с мощным рогом на носу. Взяв достаточный разбег, это создание было способно протаранить стену. Защита идеи прошла оперативно и без каких-либо осложнений, и уже в субботу мы с Ларионом сели прорисовывать механику шеи для такой своеобразной головы.

Мой муж тем временем никакого предложения не подготовил, делами Рода не интересовался, в мою мастерскую не заходил, а семейные ужины посещал без энтузиазма. Все бумаги по объединению активов он подписал, даже, кажется, не вчитавшись, а на ремонт в склепе и предложение заменить надгробие прапрапрадедушки отреагировал безразличным пожатием плеч. Целыми днями Ёши сидел в своей мастерской и резал из дерева фигурки. Иногда — выходил в город, делал там Тьма его знает что, а потом запирался снова.

Вечером воскресенья я засиделась в мастерской над проектом головы сверхтяжёлой горгульи, и закончила глубоко заполночь, когда весь дом уснул, окна потухли, а во дворе поселилась тягучая, тяжёлая тишина.

Было темно, и даже одинокий фонарь над задней дверью казался слепящим. Варакушка пела оглушительно и звонко: серия стремительных свистов, щёлканье, низкий щебет и затем яркое глиссандо, уходящее на недоступную человеку высоту. Мне показалось даже, что я её вижу: крохотный, словно воробьиный, силуэт на верхушке голого боярышникового куста.

— Не пугайте его.

Я отшатнулась и едва удержалась от того, чтобы велеть Крошке атаковать: Ёши стоял в тени от колонны так неподвижно, что я с трудом могла его разглядеть, даже зная, что он там.

— Вы напугали меня, — выдохнула я, кое-как восстановив контроль над собой.

— Извините.

— Что вы здесь делаете? — голос ещё немного дрожал, и, чтобы сгладить, я пошутила: — Ждёте следующего ночного гостя, чтобы скормить его горгульям?

— Нет.

Я посмотрела на дверь, на тёмный угол двора, снова на дверь, — и решительно вытащила из кармана штанов самокруточную машину и свёрток с табаком.

— Слушаете варакушку? — неловко спросила я, закурив.

— И смотрю, — кивнул Ёши и показал рукой вверх.

Небо молчало. Через пустую черноту плыли быстрые, отрывистые облака, похожие на гребни тёмных волн. А за ними стояли, складываясь в вязь заклинаний, слепые звёзды.

— Водолей очень яркий, — заметила я. — Звёзды советуют принимать нестандартные решения.

— Это придумали люди.

— Простите?..

— Это придумали люди, — спокойно повторил Ёши. — Звёздам не нужно что-нибудь значить, чтобы быть прекрасными. А птица поёт, не зная, слышит ли её хоть кто-нибудь.

— Но законы небесных тел… а, впрочем, Тьма с вами.

Варакушка пела, её трели звенели в холодном воздухе, и казалось, что это из-за них дрожит понемногу, поднимаясь в небо, сигаретный дым. Где-то далеко дышала скованная льдом река, и её сны отражались в бессмертных звёздах.

Они — словно глаза чудовищ, дремлющих на чёрном дне колдовского моря. Те чудовища охраняют волшебный жемчуг, капли крови, пролитые первородным Светом, и эти капли сияют оглушительно, словно тысяча солнц, и их голоса звучат потусторонним хором, и мир вертится, вертится, вертится, пока всё, что в нём есть, не займёт своё место.

Вверх тянулся дым, и в нём повторялась эхом птичья песня.

xix

Все выходные я гнала от себя дурные мысли, зато в понедельник они раскрылись огромными махровыми цветами из чистой паники.

— А что, если я залетела?.. Я совершенно не готова к детям! Ну, то есть, конечно же, когда-нибудь они будут. Когда-нибудь потом. Надо была заставить его надеть презик, но я… В смысле, это было так плохо, что такие мелочи уже не поместились у меня в голове. Какие шансы забеременеть с одного раза? Может, выпить что-нибудь от этого? Но прошла почти неделя, это же уже поздно. И вместе с тем очень рано! Даже если прямо сейчас к врачу, то ещё ничего не будет видно. О Тьма! Что я буду с ним делать?! Я же буду отвратительной матерью!.. Ты можешь вообще представить себе меня в роли матери?! Я же терпеть не могу детей! Ну то есть люблю, но только некоторых. Вдруг я не смогу его полюбить? И он вырастет несчастный и травмированный. А если он будет весь в отца, такой же творческий придурок? И видела бы ты лицо Ёши, когда я об этом заговорила! «Вы беременны», вроде как вежливый вопрос, а рожа такая, как будто я прямо сейчас при нём и блюю!.. Вот мне сейчас заняться больше нечем, кроме как… Проклятые предки! Лира, скажи что-нибудь!..

— Ты не беременна, — послушно сказала Лира.

Мы сидели в кабинете ресторанчика неподалёку от здания Конклава, и, пока я, отрывисто жестикулируя, высказывалась в бокал апероля, Лира спокойно нанизывала на серебряную иглу морских гадов и отправляла их в рот по одному.