Лицеист - Валерий Пылаев
– Вот блин… – Я остановился перед раскрытой дверью своей комнаты. – А вы видели?
– Видел. – Андрей Георгиевич потер изуродованную когда-то правую щеку. – Больше видеть не хочу. И ты, дай Бог, не увидишь… Заходи ложись, Сашка. Будем твои боевые раны смотреть.
Чувствовал я себя действительно так себе, и на ребрах справа уже наверняка налился синяк, но напрягать Андрея Георгиевича почему-то не хотелось. Из матерого дедова безопасника, могучего великана с косой саженью в плечах он вдруг на мгновение превратился в себя настоящего. Усталого и немолодого дядьку, которому не так уж легко было носиться по ночному лесу за шестнадцатилетним пацаном. Даже под Ходом.
– Да ничего. – Я махнул рукой. – Само заживет. Заодно в плетениях потренируюсь.
– Молодец. – Андрей Георгиевич взглянул на часы. – Пять утра уж скоро. Досыпать будешь?
– Вряд ли, – отозвался я. – Сполоснуться бы надо. И хочу с одной штукой разобраться.
– Как знаешь. Но чтобы к завтраку – как штык был.
Глава 10
Беготня под дождем и Булава под ребра бодрили не хуже ведерка кофе, выпитого залпом. Отмокая под душем, я осторожно ощупал правый бок. Повезло – кости целы, а синяк пройдет сам собой… впрочем, можно и ускорить процесс. Сильных целителей в роду Горчаковых не было уже три поколения, но кое-как подлечить себя может почти любой Одаренный.
Плетение вышло с третьей или четвертой попытки. Слабенькое, но боль почти сразу отступила, а синяк чуть ли не на глазах начал съеживаться, явно собираясь полностью исчезнуть еще до завтрака. Я дошлепал до комнаты и улегся, но сна не было уже ни в одном глазу. И не только из-за утренних процедур, но и оттого, что ТАМ меня могла поджидать сладострастная графиня. Гонка по лесу напрочь… ладно, не совсем напрочь прогнала порочные мысли, но зато остались кое-какие другие.
Гижицкая снилась мне уже третий раз. И это вполне могла быть здоровая реакция организма на красивую девушку… а могло быть и что-то совсем другое. Не обязательно опасное, но уж точно и не совсем невинное. Костя не зря предупреждал, что с этой чертовкой лучше держать ухо востро.
Единственная наследница не самого старого, но богатого и весьма близкого ко двору графского рода. Скандалистка. Владелица пары клубов: с сомнительной репутацией, но при этом неизменно под завязку набитых столичной золотой молодежью. Звезда светских хроник, о которой ходили самые разные слухи… но только лишь слухи: Гижицкая в любой ситуации соскальзывала не только с серьезных неприятностей, но и даже с кончика пера борзописцев. В общем, то, что французы называют femme fatale, роковая женщина.
А еще – менталист. Может, не самый сильный в Петербурге, но в десятке – уж точно, несмотря на юный возраст.
Тогда, на пляже я сумел выкинуть ее из головы. Бесцеремонно и быстро, но все же не настолько, чтобы она не успела пройтись по сознанию неприкрытым эротизмом… а то и оставить кое-что на память. Прямо как Золушка туфельку. Против горячих ночных фантазий я ничего не имел: они были уж точно поприятнее той дичи, которая иногда снилась под утро. Какие-то разрушенные дома, песок, ветер… Но если Гижицкая засунула себя мне под черепушку насильно – пусть идет к черту.
Никто не полезет в мои мозги. Даже красотка с самыми аппетитными полушариями в Питере.
И все же смущало не сколько чужое вмешательство, сколько то, что Гижицкая могла там увидеть… чисто гипотетически – времени полноценно порыться у меня в голове у нее все-таки не было. Но я почему-то не сомневался: сны – не с ее участием, а те, настоящие – часть чего-то большего. Важного, другого, забытого, будто стертого из меня кем-то почти всесильным… но стертого не до конца.
Я потянулся и посмотрел на свою собственную руку. Левую – ту самую, которой я вдруг начал стрелять, писать и держать ложку, прожив на этом свете правшой шестнадцать с половиной лет. Загорелую, огрубевшую и окрепшую от муштры Андрея Георгиевича, но все-таки пока слишком слабую, чтобы в полную силу делать то…
Что я никогда не умел делать раньше – и не мог уметь. К примеру, валить с ног парня чуть ли не вдвое тяжелее или укладывать пулю в цель с тридцати шагов почти из любого пистолета… И почти не тренируясь.
Так не бывает. В неполные семнадцать лет может внезапно проснуться и вспыхнуть свечкой родовой Дар, но уж точно не умения, будто принадлежащие кому-то другому. Талант стрелять или бить людям морды достается от природы, но его еще надо взращивать, придавать форму…
Или не надо?
Я поднялся с кровати и встал перед зеркалом, висевшим у шкафа.
– Интересно дело. – Мои пальцы коснулись холодной блестящей поверхности. – Кто же ты там такой?..
Из утреннего полумрака комнаты на меня смотрел самый обычный парень. Рослый, худощавый, но скорее жилистый, чем просто тощий. Чуть старше своих шестнадцати с половиной лет с виду – наверное, из-за уже пробившейся темной поросли вокруг губ и на щеках, но уж точно еще не взрослый.
Которому впору было бы интересоваться не книгами из дедовой библиотеки, а чем-то… попроще. Развороты комиксов и актрисы в купальниках все еще украшали чуть ли не половину стены над письменным столом и радовали глаз, но уже казались чем-то чужим. Приятным, но будто забытым, принадлежавшим тому, кем я был раньше, а не мне-новому.
Новые предпочтения. Новые умения. Новый характер. Ведущая левая рука вместо правой. Странные сны и воспоминания о том, чего со мной никогда не случалось. Интересно, это все сюрпризы – или будет еще? И кто хотя бы попробует объяснить, в чем дело?
Уж точно не Бельская с ее маркизом – любителем гусиного паштета.
Вздохнув, я включил свет и принялся одеваться. Влез в джинсы, накинул рубашку и закатал рукава. Костюм не на светское мероприятие, но для завтрака в семейном кругу – даже если это семья князей Горчаковых – вполне сойдет. До того, как Арина Степановна погонит свою малолетнюю гвардию накрывать на стол, еще где-то час, но уж лучше спуститься вниз, чем сидеть здесь под укоризненными взглядами мужиков в цветастых костюмах и киношных красоток.
– Саня? Что-то рано.
Костя сидел и читал газету. Не на террасе, где мы обычно едим летом, а ближе к лестнице
