Практичное брутто, волшебное нетто - Юрий Павлович Валин
Потом Тифф заснула, и приснился ей мужчина, смутного облика, зато крепкий и горячий. Ничего благородного, голубоглазого и великосветского в этом сне конторщице не пригрезилось, просто было жаль, что сон женатый и пришел ненадолго. Хотя холоднокровным путешественницам и таких снов достаточно. Тифф наконец, согрелась и дальше спала вообще без снов.
4. Шуршулла негодует
— Ыу-у! — пыталась вразумить Блошша.
— Су-су-сууу! — мягкий помпон негодовал, прыгал по тоненькому слою опилок, поднимался на дыбки и устрашающе раздирал воздух маленькими коготками.
Тиффани, сидя в кресле, наблюдала за бескомпромиссным бунтом сурового зверя. Бук и дуб в запасах плотника закончился, да и вообще на корабле оказалось не так уж много ненужных деревяшек. Вот только объяснить это печальное обстоятельство озверевшей шуршулле было трудновато. Последние три дня до прибытия в Дюоссу грозили превратиться в ад.
— Су-су-сусусу! — буянил зверь.
Служанка принялась карябать на бумажке.
— Вряд ли ее удовлетворит долговая расписка, — заметила Тифф, размышляя над тем, насколько огорчатся встречающие, если в порт прибудет свежеудавленное чучелко чудесного зверька.
— Ыы-ы! — отозвалась рабыня.
Тиффани удрученно покачала головой. Вот так и путешествуй: кругом ыкающие свистуны, благородная леди удрала на палубу, свободные деньги у благородного общества закончились, заняться вообще нечем. Этак от свистящего безделья окончательно свихнешься.
Блошша поднесла клочок мелко исписанной бумажки к прутьям решетки. Шуршулла с подозрением уставилась на каракули, шагнула ближе…
Девушки наблюдали, как грызун доедает бумажку — жевала Шилка с явным отвращением, морщась и нервно дергая ушами.
— А что ты ей, собственно, написала? — прервала задумчивое молчание Тифф.
— Ыых! — печально объяснила рабыня.
Шилка рухнула на спину, поджала передние лапки и явно вознамерилась показательно издыхать от непереносимого бездубья.
— Что ж, не каждому дано пережить дальнее морское путешествие, — признала Тиффани. — Да примут боги эту нежную зубастую душу.
— Ыы? — засомневалась служанка.
— Думаю, это не от голода, — Тифф показала на огрызок карандаша в руке развитой прислуги. — Свинцовые грифели крайне вредны для здоровья. Мне как-то рассказывали, что они — чистый яд. Много ли зверьку нужно? И так она жрала что попало. Это же корабельное дерево, грязноватое. А тут еще и свинец твоего карандашика.
Шуршулла, не открывая глаз, поползла к блюдцу с водой.
Пока умирающий зверь спешно лакал воду, Тифф показала служанке — если и сдохнет, то от избытка хитрости. Блошша скалилась — к шуршулле она привыкла и относилась с симпатией. В общем-то, эти двое были схожи зубами: у Блошши имелись весьма хищные для ее невольничьего статуса челюсти, особенно выделялись передние крепкие и крупные зубы. Хорошо хоть яблоки предпочитает. Но все же надо бы ей поменьше улыбаться, с таким-то тигриным оскалом.
Тигров Тифф имела счастье наблюдать в зоосаде былой жизни. Воняло там крепко. Впрочем, в прежней жизни все воняло. Конторщица осторожно потрогала свой живот — вроде ничего, смирился организм с морем. Добросердечный помощник капитана поделился старинным секретом против качки, еще из тех времен, когда моряки выходили в море на крошечных скорлупках-драккарах. Жуткие времена, а ведь совсем недавно такое было…
* * *Видимо, спорят. За мостиком Ал наблюдала искоса, но напряжение уловила. Этот господин Вьехо упрям как старый бык, а может быть даже как кабан — кто этих грубых животных разберет? Зачем его поставили помощником на хорошем корабле, вообще непонятно. О чем можно спорить с капитаном⁈ Оба сдерживаются, не повышают голоса, но какова дерзость⁈ Что себе вообразил этот коренастый грубиян?
День выдался пасмурным, прохладным, и Себастио накинул изумительную куртку с воротом, отороченным серым мехом. Вот о таком бы истинном морском герое сочинить сагу. Почему поэты так редко слагают предания о красивых героях? Разве он недостоин? Сосредоточенный, строгий, сегодня так редко улыбающийся…
Аллиотейя знала, что для команды «Повелителя» наступают непростые дни. Скоро клипер войдет в Дюосский залив, поднимется по реке со смешным названием Дю. Это достаточно опасный участок пути: пока путешественникам везло с погодой, шли «как по скатерти без крошек» — фу, ну и простонародные сравнения у этого господина Вьехо. Но залив с рифами и устье реки сложны для крупного корабля — там весьма непростой этот… фар-ватер. Об этом рассказывала Тиффани, которую, как и любую особу с унылым математическим складом ума, интересовали всяческие расчеты и измерения.
Лично Аллиотейя никогда бы не позволила себе вмешиваться в чисто мужские дела, отвлекая моряков и выглядя заведомой глупышкой. Благородные дамы созданы для иного.
Ей страстно, мучительно и непреодолимо хотелось поговорить с Себастио. Всего несколько слов, но наедине. Пусть все исчезнут! Что ему сказать? Действительно, что сказать⁈ Главное, не показаться вульгарной и прямолинейной. С его утонченным восприятием, элегантным и благородным, он просто обязан понять несказанное. Он должен ее спасти, осознать глубину ее чувства, ее решимость, ее отчаяние…
Самое ужасное, что Ал не представляла, как они должны поступить. Жертвенно и покорно ехать в кошмарную Дюоссу, сейчас, когда они увидели и узнали друг друга, абсолютно невыносимо. Но что он может сделать? Долг капитана, благородное воспитание и его безукоризненная честность не позволят пожертвовать принципами. Он не позволяет себе лишний раз взглянуть на юную пассажирку. Ал лишь дважды ловила на себе его откровенные (о, будем честны хотя бы наедине с собой! — страстные! Именно страстные!) взгляды. Ему тяжело, возможно, он мучается даже острее несчастной невесты…
Аллиотейя осознавала, что готова совершить глупость. Но ей смертельно не хотелось в Дюоссу. Лучше умереть! Ради семьи и долга истинная леди готова пережить многое, но отдать свою руку и судьбу (и тело! Как ужасно это не звучит, да-да, и тело!) неблагородному и корыстолюбивому
