Максим Марух - Игра Лазаря

Лазарь недоверчиво скривил рот:

– Красивая «Нива»?

Хеспия отмахнулась и продолжала:

– Когда я прозрела, то поняла: он, как и я когда-то, тоже не видит меня. Смотрит сквозь, будто я прозрачная. Надо было что-то делать. Как-то заставить обратить на себя внимание. Но я не решалась просто подойти и заговорить. И тут меня осенило…

– Баррхх-хх… – сказал Донган и перекинулся на бок.

Рука с цепью оказалась погребена под ним, так что Хеспии пришлось подсесть ближе, чтобы серебряный браслет не передавливал запястье.

– Я пришла к нему посреди ночи. Прямо домой. Когда открыла дверь и вошла в спальню, он лежал в кровати. Небо было почти беззвёздным, но на окне забыли задёрнуть шторы, и прямо за ним горел фонарь, так что света в комнате хватало. Он лежал на спине совсем неподвижно, будто примёрз к кровати. Глаза открыты. Следит за каждым моим движением. Я ему ничего не сказала, а он ни о чём не спрашивал, и вроде как совсем не удивился моему приходу. Мне показалось, он ждал меня каждую ночь, как люди ждут дождя или восхода солнца. Я прошла на середину комнаты, сняла с себя всю одежду выше пояса и осталась топлес. А он всё молчит, только дыхание участилось… И тут я показала ему крылья. Когда они расправились у меня за спиной, он вздрогнул. Потом приподнялся на локтях, и, наконец, увидел.

В шалаше стало совсем тихо. Лишь мягкое нёбо Донгана продолжало безостановочно сотрясать воздух.

– Что ж, – первым пришёл в себя Лазарь, – всё логично. Именно так и поступают, когда боятся заговорить с объектом воздыханий. Уверена, что его заинтересовали твои крылья, а не… ну, не знаю, верхняя часть грудной клетки?

Хеспия покачала обворожительной головкой и улыбнулась.

– Стрёмная история, – заявил Марс. – Как ты в дом-то вошла? А если б тебя предки спалили?

Однако Янику беспокоило другое:

– Что было дальше? – с придыханием спросила она.

– Ничего, – пожала плечами Хеспия. – Он проснулся.

Марсен выпучил глаза:

– Так ты во сне к нему приходила? Вы и такое можете?

Они и не такое могут, мысленно усмехнулся Лазарь. По собственному опыту он знал: сны порой способны ненадолго менять сознание, особенно сны эротического порядка. Эффект временный, но за это время можно убедить себя в чём угодно.

– Готов спорить, сон получился мокрым, – заметил он.

Улыбка Хеспии стала шире:

– На следующий день мне нужно было ненадолго смотаться домой к подруге. Умар предложил подвезти туда и обратно. Я согласилась. Когда мы уже обувались, чтобы ехать назад в универ, я повернулась к нему спиной, наклонилась и обнажила часть поясницы. Я хотела показать ему мои крылья наяву... чтобы закрепить эффект, так сказать. Умар и тогда ничего не сказал, и я забеспокоилась: увидел ли? А когда обернулась, всё уже было написано у него на лице.

А вот это ложь, подумал Лазарь. Если Дара не лукавит, первый шаг был за Ником. Но зачем Хеспии лгать? Здесь? Сейчас? Неужели Ник лжёт сам себе?

– А ты уверена, что Умара впечатлили именно крылья, а не… ну, скажем, нижняя часть твоей поясницы?

Хеспия игриво рассмеялась. Никогда в жизни Лазарь не слышал ничего сексуальнее.

– Уверена. Я просто сняла шоры с его глаз, и он, наконец, увидел меня. По-настоящему увидел. Я стала для него удивительным открытием, как…

– … синяя «Нива», – домыслила Яника.

Обе девушки – бессмертный Ангел и смертный человек – обменялись солидарными взглядами. Лазарь почти видел искры полного взаимопонимания, летящие по визуальному контакту, как по электропроводам. И искры эти совсем ему не нравились.

– Ты, наверное, с каждым потенциальным «хозяином» проделываешь такие штучки? – спросил он, когда девушкам надоело любоваться друг другом.

– Нет, – мгновенно отреагировала Хеспия. – Умар – мой первый.

Снова ложь. Ник знал, что Дара несвободна – потому и не решался подкатить раньше. Лазарь никак не мог понять причину его самообмана, и это бесило.

– Да брось! Неужели за свою долгую бессмертную жизнь ты так ни разу ни с кем и не… спуталась?

Яника недовольно потянула носом. Марсен захихикал.

Хеспия мрачно уставилась на Лазаря:

– Если думаешь, что мне сто лет, то ошибаешься. Мы рождаемся, живём, старимся и умираем, когда приходит срок, как и все остальные люди. Наше бессмертие – что-то вроде временного иммунитета к насильственной смерти. Чтобы другим было легче…

– … играть нами, – снова угадала Яника.

Они заканчивали друг за друга фразы, и это бесило ещё больше.

– Да брось, – сказал Лазарь, – парень наверняка прошёл жёсткий конкурсный отбор. За билетами на просмотр твоего «тухеса», небось, очереди выстраиваются.

Донган пошевелился, закряхтел. Взгляд Хеспии безотчётно переметнулся к нему, но Лазарь не остался без внимания. Яника сверлила его исподлобья грозным взглядом, сжав губы в ниточку.

– Перестань, – потребовала она. – Она же сказала, что влюбилась в него с первого взгляда.

Лазарь поднял указательный палец:

– Не верь половине того, что видишь, и ничему из того, что слышишь. Первое правило… – он едва не сказал «инсона», но вовремя поправился: – этого мира. Как и любого другого.

– Хеспсиа-а… – бормотнул во сне Донган. – Ты всё вреш-ш-шь…

Хеспия дёрнулась, словно по цепи пропустили электрический ток. Спящий напарник поглотил всё её внимание, так что завязавшейся перепалке между Лазарем и Яникой не досталось ничего.

– Вот тебе другое правило: ум всегда в дураках у сердца, – сказала Яника, возвысив голос. – Потому-то тебе никогда этого и не понять, ты, ущербный, чёрствый, циничный неудачник!

У Марсена отпала челюсть.

– Не… на…ви… ж-ж-ж… – шипел Донган. – Ш-ш-ш…

– Ой! – Лазарь моргнул. – Ты это про того неудачника, который рискует жизнью ради подневольного, бэушного, никому не нужного куска мяса, которому и жить-то осталось столько, что кукушке прокукукать стыдно?

– Не строй из себя благодетеля! – Яника уже почти кричала. Припухлые губки снова налились кровью. – Ты делаешь это для себя, развлекухи ради! Потому что нормальные человеческие отношения навевают на тебя скуку. Представляю, какая это тоска – каждый день изображать чувства, в которые не веришь, и никогда не верил.

Лазарь не знал, зачем она делает это, но знал, что она добилась своего: теперь и он разозлился.

– Тебе видней. Это не я здесь корчу хорошую мину при плохой игре. Форму своего нынешнего существования ты выбрала сама. Но притворяешься, что это не так. Что тебе её навязали. А злость срываешь на мне!

– Только не жалуйся, тебе же это нравится!

– Только если за этим маячит бурный примирительный секс!