Максим Марух - Игра Лазаря

– Есть такое дело, – самодовольно подтвердил Бельфегор. – Но это ничего. В нашем с ним зачёте я далеко оторвался…

Договорить Бельфегору не удалось: что-то маленькое и очень твёрдое ударило его по кудрявому затылку. Звук был такой, будто бьёшь под водой камнем о камень. Голова Бельфегора свесилась на грудь, на мгновение он замер в этой позе, словно хотел получше рассмотреть свои ботинки... а потом медленно, как подрубленное дерево, стал крениться вперёд.

– Два – два! – объявил Лазарь, и, дабы не оказаться погребённым под его тушей, перекувыркнулся назад.

Леонард занёс револьвер:

– Куда!

Он стоял лицом к опушке, поэтому второй снаряд настиг его спереди, угодив точно в лоб. Револьвер выстрелил, пуля свистнула выше и улетела в луну. Леонард упал вторым.

Лилит не стала терять время понапрасну. Юлой развернулась к опушке, и, удерживая револьвер обеими руками, успела трижды наугад выстрелить в лесную чащу, прежде чем третий камень сбил её с ног, как кеглю в кегельбане.

Лазарь ждал четвёртого, но его всё не было – Умар по-прежнему оставался на ногах. Он вцепился в Хеспию, как кровососущий клещ, и дико озирался по сторонам.

– Что вы сделали?

Всё произошло так быстро, а он был так занят Хеспией, что просто не успел понять, почему все трое соратников лежат на траве без сознания.

– Ну, всё... хана вам!

– Сначала пушку из штанов вынь, – посоветовал Лазарь.

Он и сам поначалу хотел подобрать одну – благо, на земле их теперь валялось целых три, но в последний момент передумал. И, как выяснилось, не зря.

Вспомнив, что всё ещё при оружии, Умар отцепил от запястья Хеспии одну «клешню» и осторожно потянулся к карману.

Едва пальцы коснулись рукоятки, четвёртый камень не замедлил явиться.

БОК!

Снаряд угодил чуть повыше виска.

Умар дёрнулся, икнул и плавно разжал вторую «клешню».

2

Когда Умар упал, и на берег вернулся покой, из леса вышли четверо мужчин. Все они были одеты в чёрные «марафонские» комбинезоны, свидетельствовавшие о немалом сроке, проведённом внутри их владельцами. Манжеты на рукавах и брючинах были грубо оторваны, той же участи подвергся воротник (как потом узнал Лазарь, именно туда вшивались радиомаячки). Внешний облик самих мужчин был под стать одежде: грязные спутанные бороды, заскорузлые лица, грубые руки чернорабочих. На запястье у каждого болталась ржавая цепь с обручем на конце, переделанная в некое подобие пращи.

Автохтоны.

Однако сами автохтоны предпочитали именоваться «участниками Марафона». И это настораживало. С точки зрения Лазаря, считать себя участниками в их положении было бы так же глупо, как называть Мухаммеда Али действующим боксёром-тяжеловесом. С первых минут общения с автохтонами, Лазарь (как и все остальные, включая Донгана с его наглухо заплывшим правым глазом) понял одну простую вещь: все четверо безумны, как мартовские зайцы. Сумасшествие светилось в их горящих фанатичным блеском глазах (точь-в-точь, как в уцелевшем глазе Сета на «минном поле»), дичинкой звенело в голосах. Но больше всего их выдавало поведение. Как и с любым сумасшедшим, о безумии автохтонов свидетельствовало не отчаянное желание быть участниками Марафона, а искренняя вера в то, что они таковыми являются. Эта полная неспособность усомниться в своих убеждениях и отличала их от нормальных людей. На концах их цепей болтались пращи, которыми они изо дня в день убивали мелкую лесную дичь себе на пропитание, а они без конца болтали об Ангелах, Алтарях, и грандиозных планах на будущее – после победы на «Марафоне».

Спорить с безумцами, да ещё и вооружёнными, никто не хотел, поэтому в ответ на маниакальные россказни автохтонов команды тринадцать и пятнадцать только кивали. В некоторых местах приходилось подыгрывать (особенно когда кто-то из мужчин поворачивал голову, чтобы перекинуться парой фраз с несуществующим Ангелом), но угрызений совести по этому поводу никто не испытывал. Пытаться переубедить безумца – не это ли верх безумия?

Вдохновлённые схожими идеалами, автохтоны довольно лояльно относились к действующим участникам Марафона, и даже время от времени помогали по мере сил, при условии, что их вмешательство останется незримым. В основном вся помощь сводилась к разнообразным ловушкам, расставленным почти по всей полосе, и, в крайне редких случаях, неожиданными атаками из тени.

Вступить в открытую конфронтацию с Бельфегором и Ко автохтоны решились ввиду особого обстоятельства: оружие. Четыре заряженных револьвера (а в карманах Леонарда и Лилит отыскалось четыре коробки с запасными патронами) просто так на земле не валяются. Зыбкой надежде Лазаря разжиться хоть одним из них не суждено было сбыться: автохтоны забрали всё. Но был в этом и плюс. Крайне довольные сорванным кушем, автохтоны предложили измученным, мокрым и продрогшим (а случае с Донганом ещё и избитым) «братцам» и «сестрицам» (почему-то меж собой они пользовались исключительно таким обращением) заночевать у них в лагере.

Как оказалось, четверо бородачей представляли лишь малую часть многочисленного сообщества психов, бегающих по этому заповедному психдиспансеру чёрт знает с каких времён. Автохтоны сбивались в крошечные племена (по семь-десять человек каждое) и постоянно перемещались по полосе от юга до севера – безостановочные поиски Алтаря требовали кочевого образа жизни.

Лежащих без сознания «охотников» решено было оставить, как есть. Донган предлагал пустить каждому по пуле в голову, но автохтоны и Яника почти в один голос сказали «нет!». Автохтоны пожалели боеприпасов, Яника – людей.

Подбадриваемый мыслью о скором и безопасном ночлеге, Догнан нашёл в себе силы встать и идти дальше. Автохтоны внимательно проследили за тем, чтобы Ангелов посадили обратно на цепь, где им и положено быть, и лишь потом повели за собой вглубь леса. На местности, прочёсанной и изученной вдоль и поперёк за годы бесплодных брожений, автохтоны ориентировались отменно. Чтобы сохранять свои перемещения втайне от устроителей «Марафона», они прорубали в лесу так называемые «тропы» – выводили из строя определённые камеры таким образом, чтобы обеспечивать цепочку слепых зон, по которым они и шастали. Повреждённые камеры исправно заменялись новыми, поэтому «тропы» приходилось регулярно видоизменять.

Шли долго, хитрым извилистым маршрутом. Автохтоны то и дело задирали кверху головы, ориентируясь по разбитым камерам на деревьях (их выдавал потухший глазок прожектора), как по звёздному небу. Трижды обходили расставленные на пути ловушки: ещё одно «минное поле» из кольев, настоящую волчью яму, и натянутую под ногами верёвку, приводящую в действие неизвестное орудие смерти.