Последнее дело - Гоблин MeXXanik
Его слова висели в воздухе неизбежностью.
Быстрее, чем староста успел сжать пальцы на прикладе, на него прыгнул Гришаня. Движение было стремительным и точным. Староста заскользил назад, обрез вылетел из рук, и звук падения оружия заглушил на миг все прочие шумы.
Никто из нас не успел ничего сделать. Реакция Гришани была такой, что время будто сжалось. Он накрыл старосту своим телом, прижал к полу. На мгновение мир уменьшился до тяжелого дыхания, до скрипящих половиц и до запаха подгоревшего в печи кислого хлеба.
Фома подошёл ближе к двери, дыша тяжело, но в голосе не было паники.
— Мы уйдем с ней. И никто нас не остановит. Но уйдем мы либо тихо и мирно, либо по вашим костям. Выбирайте.
Староста глухо выдохнул, глаза его выпучились. Сыновья его отодвинулись в сторону, не зная, что делать дальше.
— Скоро ночь. Вы не сможете выбраться из наших мест в темноте. Сгинете здесь. Или того хуже: вернетесь чудовищами…
Я посмотрел на Фому, на Гришаню, на заламывающую руки, причитающую Зинаиду. В груди жгло тревогой: ночь здесь и впрямь не за горами, и чутье подсказывало, что нужно было торопиться.
Староста очнулся и воспользовался заминкой. Он вскочил и схватил рогатину, которая по какой-то злой воле стояла у дверного косяка. Сыновья его тоже приготовились к драке. Глаза у всех троих горели одинаково: в них читалось не столько злость, сколько фанатичность.
Фома прижал Иришку крепче к себе, пытаясь не дать никому подойти. Гришаня рычал низко, уже совсем не по-человечески. Рычание становилось всё громче, и в нём вдруг прорезался волчий тембр, с хриплым эхом, от которого по спине пробежал холодок. Звериная натура взяла верх: глаза у него блеснули желтизной, а плечи будто расширились.
Староста вскрикнул высоким надтреснутым голосом:
— Осквернённый! В деревню проник осквернённый!
Его крик подхватили снаружи. Скрипнули ворота. Во дворе загрохотали шаги. Зинаида распахнула двери, и в дом ворвался солнечный свет и запах горелого. Двор был полон людей. Они кричали, кто-то держал вилы, кто-то топоры и уже знакомые рогатины. Аромат дыма и горячего воска смешался с сыростью земли после недавнего дождя.
Я вытер выступивший на лбу пот и сухо заметил:
— Ну вот, теперь всё как положено. Именно так и встречают некроманта.
Щёлкнул пальцами. Воздух загудел, завихрился, и из межмирья шагнул Митрич: широкоплечий, с засученными рукавами. В руке он держал пистолет, потускневший от времени, но по-прежнему грозный.
Рядом проявился его напарник, а потом и Минин с топором, вокруг лезвия которого уже крутились ветерки темного пламени. Они заняли позиции у порога, будто вернулись к службе, прерванной лишь смертью.
— Вот так, значит, нашего хозяина встречают, — проворчал Митрич. — Ну, сейчас посмотрим, кто из них первый захочет обратно в хлев.
Он поправил воротник куртки и сделал шаг вперёд. Второй бандит молча обвел взглядом сборище и хрипло усмехнулся. А Минин задышал глубже, видимо, готовясь к резне.
Вид моих помощников отрезвил толпу. Не каждый день можно увидеть материализовавшихся призраков, которые ничем не напоминали миньонов других аристократов.
Послышался испуганный ропот, кто-то отшатнулся, кто-то выронил вилы.
Я призвал еще помощницу, и воздух прорезал визг. Баньши возникла над двором, светящаяся, тонкая, с белыми волосами, развевавшимися на ветру. Она поднялась над людьми, и её протяжный, болезненно красивый крик заставил самых смелых деревенских попятиться.
Факелы дрогнули, кто-то свалился на колени. Псы завыли, словно узнавая в гостье старую силу, и натягивая цепи, попятились.
Я стоял на пороге, глядя на это представление и почувствовал, как возвращается дыхание.
— Мы никого не желаем убивать, — сказал я негромко. — Дайте нам уйти, и никто не пострадает.
Митрич разочарованно кивнул напарнику, Минин опустил топор. Баньши зависла над двором, тихо покачиваясь в воздухе, как туман над рекой.
Староста свалился на пол, глаза его были полны ужаса. Он уже не кричал. Только шептал что-то о проклятии и Искупителе, глядя на меня, будто я и правда пришёл из другого мира. А потом он перевел взгляд на Зинаиду и зашипел, роняя на доски слюну:
— Это ты во всем виновата. Сначала сгубила моего брата тем, что увлекла его в город, сделала слабым. И даже не смогла родить ему сыновей. И девку не научила покорности. А потом призвала сюда проклятых… — он набрал воздух в легкие и заорал, — не выпускать пришлых. Они вернутся с другими и убьют всех! И детей не пожалеют!
Вслед за криком старосты зазвенели затворы ружей. Лязганье железа разнеслось по двору сочным эхом, и воздух сразу наполнился тяжёлым ожиданием. Люди хоть и дрожали от страха, но не разбегались. Кто-то крестился, кто-то прижимал к груди топор, но в глазах у многих застыло решительное упрямство. Стало ясно, что они будут биться до конца, даже если не понимают, с кем.
Факелы потрескивали, капая воском на землю. Дым стлался над толпой, делая лица расплывчатыми, будто нарисованными углём.
И вдруг… всё переменилось.
За спинами людей вспыхнул свет. Он был не ослепительный, а густой, мягкий, живой. Свет заполнил двор, как дыхание весеннего ветра, и все замерли, одновременно обернувшись.
Над домом возвышался ангел. Огромный, сияющий, с крыльями, от трепета которых дрожали языки пламени на факелах. Он стоял прямо, не мигая, и казалось, что его взгляд пронизывает всё, заглядывая в душу каждого.
Я сразу узнал миньона лекаря Нечаева. Но не думал, что он может быть таким колоссальным. Не знал, что целители способны призывать таких гигантов.
Над двором пронёсся общий вздох. Женщины заголосили — одни от ужаса, другие с мольбой.
— Искупитель! — крикнул кто-то хрипло. — Сам Искупитель пришёл к нам!
Ангел поднял руку, и его ровный, глубокий голос разнесся над двором:
— Остановитесь.
И они замерли. Все. Кто-то застыл с поднятым ружьём, кто-то так и не успел опустить вилы. Даже ветер будто прижался к земле.
В этой неподвижности появилась фигура. Из-за сияния, из-за светлого ореола крыльев, к нам шла девушка. Невысокая, стройная, в простом голубом платье, которое мерцало мягким светом.
Она шла спокойно, словно вся ярость и страх вокруг к ней не относились. Между разъярёнными и перепуганными деревенскими жителями она двигалась легко и непринужденно. И чем ближе подходила, тем яснее становилось, что воздух вокруг неё будто очищался. Пыль оседала, факелы гасли.
Я ощутил,
