Последнее дело - Гоблин MeXXanik
— Признаться, и я этому рад, — ответил Филипп Петрович.
Дверь комнаты Яблоковой распахнулась, и на пороге появилась Людмила Федоровна. И я невольно приоткрыл рот, глядя на стоявшую в дверях женщину.
На Яблоковой было простое, но элегантное кремовое платье, с кружевным воротом. Ткань подчёркивала её тонкую талию, на плечах соседки был палантин из золотистого шелка. Свет из окна за ее спиной освещал даму, и я заметил, как на висках Яблоковой играют серебряные нити. Но седина не портила её. Наоборот, делала образ благородным.
— Простите, что заставила ждать, — сказала она, не опуская взгляда.
— Вас я готов ждать вечность, — порывисто ответил отец, и в его голосе впервые за много лет прозвучало тепло.
— Мы договорились прогуляться, — пояснила мне Яблокова с легкой тревогой, словно ожидая осуждения.
— Сегодня отличный день для того, чтобы провести его в хорошей компании, — я встал с кресла и подошел к Людмиле Федоровне. Я взял ее ладонь в свою и мягко коснулся костяшек пальцев губами. — Вы прекрасно выглядите. Филиппу Петровичу повезло, что вы согласились составить ему компанию.
— Спасибо, — прошептала женщина, заливаясь румянцем.
— Кажется, мне пора. Не буду вам мешать. Удачной вам прогулки.
— Спасибо, — послышался мне в спину голос отца.
Я улыбнулся и спустился в холл. Проникающее через окна солнце рисовало на полу узоры. Я пересек помещение, вышел на крыльцо. Прищурился от яркого света. А затем сошел по ступеням крыльца и вышел из арки, на ходу вынимая из кармана телефон, чтобы вызвать такси.
Петроград только начинал просыпаться. Пахло корицей и специями, травяным чаем. По тротуару бежал мальчишка, который предлагал купить свежий номер газеты. А неподалеку от него стоял продавец румяной выпечки. Где-то у моста звякнул трамвай. Прохожие спешили по делам, а небо, чистое и светлое, отражалось в каждом окне.
У арки я заметил припаркованную машину отца. Чуть дальше же стояло явно незнакомое авто с тонированными стеклами. И заметив его, я замедлил шаг. В душе шевельнулась осторожность. Но в следующую секунду, дверь авто открылась, и наружу вышел Гришаня.
Я не сразу узнал парня. Вместо старой куртки на нем был тёмно-серый костюм, под которым виднелся ворот белой рубашки. А еще, на шее водителя был повязан необычный для него галстук. Причем было видно, что завязывал галстук не он сам. Уж слишком аккуратно был оформлен узел. Обычно беспорядочные волосы парня были уложены, а ботинки оказались начищены до блеска.
— Добрый день, Павел Филиппович, — с улыбкой начал он, но я заметил какую-то робость в поведении парня.
— Добрый, — ответил я и уточнил. — Случилось что?
— С чего вы взяли? — с наигранным удивлением осведомился Гришаня.
— Ну, твой внешний вид… — начал я, и парень пожал плечами.
— Просто решил, что пора меняться.
— У тебя вышло, — ответил я. — Костюм делает из тебя не бандита, а прямо чиновника, который собирается баллотироваться в Государственную Думу. Какие еще перемены ты запланировал?
— Ну… — парень бросил на меня потемневший взгляд и продолжил, — выйти из «Сынов».
— А что по этому поводу сказал Плут? — прищурился я.
Парень пожал плечами:
— У Плута и Волкова новые мутки… то есть дела, — поправился водитель. — Они даже зарегистрировали через Елену Анатольевну какую-то контору в Торговой Палате. Теперь все легально, так что все на добровольной основе. Гордей Михайлович пригласил меня к себе и сказал, что претензий ко мне никаких не имеет. И долгов за мной нет. Даже предложить выдать бумагу, в которой будет указано, что я занимал должность водителя для частного развоза.
— Даже так, — удивился я.
— Татуировки я вывел, чтобы все по правилам было, нашивки срезал и больше прав на них не имею.
Он закатал рукава. Татуировок анархистов и правда не было. Кожа на месте прежних рисунков была розовой, явно указывающей на работу лекаря-синодника. И я удивленно нахмурился. Парень мог просто забить татуировки в черные квадраты, но он решил сделать так, чтобы от прежних отметин не оставалось даже шрамов. А это было куда дороже.
— Да и в крупных делах я не замечен, жандармами не привлекался, — воодушевленно продолжил парень.
Я кивнул:
— И чем надумал заниматься дальше?
Парень замялся, словно подбирая слова. А затем тихо, неуверенно произнес:
— Хочу присягнуть семье Чеховых.
Я какое-то время молчал, рассматривая его. Передо мной стоял уже не тот горячий парень, что когда-то готов был броситься в драку по любому поводу. Этот Гришаня показался мне другим. Взрослым, спокойным, со взглядом серьезного человека.
— Ты ведь понимаешь, что тебе придется держать лицо? — строго уточнил я.
— Да.
— И что любой твой промах может лечь тенью на княжескую фамилию?
— Понимаю. И не подведу, — собеседник поджал губы.
— Хорошо, — сказал я наконец. — Поручусь за тебя перед бабушкой. Увы, решения за семью принимают старшие члены.
Гришаня расплылся в искренней и мальчишеской улыбке:
— Спасибо за шанс, Павел Филиппович. Вы не пожалеете.
— Посмотрим, — ответил я, не скрывая тепла в голосе. Подошел к машине, сел на переднее сиденье.
— Вы только упомяните, что жандармами я не привлекался, — напомнил Гришаня, усаживаясь на место водителя. — И что руки у меня чистые.
— Ты про татуировки? — усмехнулся я.
— Про то, что я не душегуб, — совершенно серьезно заявил парень.
— Обязательно, — улыбнулся я. И Гришаня завел двигатель:
— Куда держим путь, мастер? — уточнил он.
Я задумался, глядя, как солнечные лучи ложатся на мокрую мостовую. А затем медленно произнес:
— Знаешь, где находится приют Святого Гавриила?
— А то! — гордо ответил водитель, и машина выехала на дорогу.
Глава 41
Открытия
Город уже успел проснуться, и пробок на дорогах не было. Поэтому до приюта нам удалось добраться быстро. Гришаня вёл уверенно, без прежней резкости. И к моему удивлению, за все время поездки он не вступил ни в один конфликт, даже когда машину подрезали. Словно со сведенными татуировками, он избавился от той горячей неосторожности, что когда-то выдавала в нём уличного мальчишку. Пропала прежняя суета, нервная дерзость. Осталась только спокойная решимость. Та, что появляется у человека, который, наконец, выбрал себе дорогу.
Я поймал себя на мысли, что в этой поездке
