Анна Дашевская - Кастрюлька с неприятностями

— Останови кровь… — услышала я хриплый голос, и взглянула, не поверив своим ушам, на лейтенанта. Он не уснул, он был в сознании и повторил сказанное, хотя говорить ему явно было очень трудно. — Останови кровь, я попробую сам… добраться…

Я кивнула и активировала амулет, останавливающий кровотечение, а раненый продолжил, хрипя и запинаясь на каждом слове:

— Хримтурсы… напали. Утащили принца туда, к берегу фьорда. Прости… я не помощник…

— Когда это произошло? — я старалась не стучать зубами, пока разыскиваю амулет обогрева. Что бы ни случилось, пять минут не решают дела.

— Не знаю… полчаса… час… — последнее слово было сказано почти шепотом. — Все вдруг заснули, и меня сморило. Кошмарный сон… не знаю, почему проснулся, увидел в окне ледяного великана и принца… Выскочил… не помню дальше…

Треклятый камень наконец нашелся, я активировала и его, ничтоже сумняшеся сунув попросту парню в нагрудный карман гимнастерки, справа. Надо дотащить его до дежурки, в сугробе он долго не протянет.

Не знаю, прошло десять минут или десять часов, пока мы — я и повисший на мне окровавленный лейтенант — преодолевали сто метров, отделяющие нас от входа в дежурную часть. В этой снежной круговерти время, кажется, потеряло свое значение. Но, оказывается, кончается даже бесконечность, и мы перевалили через порог в тепло. Лейтенант сел на пол. Я сорвала с вешалок в шкафу какие-то меховые одеяния и укрыла его, сколько могла, стараясь не задевать жуткую рану. От того, что кровь течь перестала, плечо не стало выглядеть лучше, и, по моим подозрениям, обезболивание тоже долго не продержится.

Скинув на пол свою шубу, я бросилась в самый конец коридора: по-моему, там должна была быть кухня. И точно: стол, плита, горячий чайник… я схватила самую большую кружку, налила ее на две трети кипятком и заваркой, насыпала сахару. Кажется, в кабинете капитана Виксенгарда я видела многообещающий шкафчик…

Да, шкафчик был, даже и незапертый, и отыскался в нем какой-то бренди. До верху долив им кружку, я сунула ее в правую руку лейтенанта:

— Пей! Я оставлю тебе еще один амулет обезболивания, активируй его, когда станет совсем невыносимо, ладно?

Тот промычал что-то утвердительное.

— Если сможешь — попробуй выйти на связь и вызвать помощь, — продолжила я. — Вот мой коммуникатор, не знаю, будет ли он работать, но вдруг… Дверь в комнату связи подперта изнутри, там лежит Хануссен.

За стенами дома вновь возник тот невыносимо низкий, выворачивающий наизнанку звук, который я слышала чуть раньше. Мы с лейтенантом вздрогнули и переглянулись.

— Я же говорю — хримтурсы, — слабо усмехнулся он. — Вот я теперь и не узнаю, это они так поют или разговаривают?

— Иди к темному, — посоветовала я ему. — Я на тебя потратила кучу королевских амулетов, вот только попробуй не дотянуть до помощи! Все, я пошла.

Сунув ему в руку обезболивающий амулет, я натянула шубу и выскочила за дверь. Хримтурсы, говорите? Значит, они утащили Джона куда-то к берегу фьорда? Отлично! А теперь пускай поют, разговаривают, хоть пляшут. Я иду.

За оградой заставы в сторону моря протянулось ровное снежное поле. Ни одного следа. Если ледяные великаны ушли в ту сторону, почему они не оставили следов? Или лейтенант ошибся, и я зря потрачу время, которое, может быть, спасло бы Джона? Я сделала пару шагов от расчищенной площадки, и немедленно провалилась в снег по колено. Нет, так я далеко не уйду. Нарты бесполезны, собаки ведь так и не проснулись, значит, придется вспоминать, как ходят на равнинных лыжах. Точно, были лыжи в каком-то закутке, я их видела.

В кладовке ближайшего дома я действительно нашла лыжи и палки; впрочем, это купальники и надувные матрасы здесь были бы не на месте, а это вот все было бы удивительнее не найти. Лыжи были довольно странные — короткие и широкие. Более того, их скользящая поверхность была подклеена коротким, густым и очень жестким мехом. К счастью, лыжи были без жестких креплений, просто с эластичными лентами, которые накидывались на обувь. Вряд ли я ушла бы далеко в мужских лыжных ботинках…

Я натянула крепления на свои меховые сапоги, прочитала короткую молитву Великой Матери и оттолкнулась палками.

Наверное, если мое передвижение по снегу мог наблюдать какой-нибудь специалист в области лыжного спорта, он бы умер от смеха: я падала, роняла палки, спотыкалась о собственные лыжи… Но в том-то и дело, что видела меня разве что луна, а ей было решительно все равно, кто там, внизу, копошится на бескрайней синевато-белой равнине.

Минут через пятнадцать я дошла до берега фьорда. Собственно, суша от моря не отличалась сейчас ничем — точно такое же засыпанное снегом поле. Но по береговой кромке росли какие-то мелкие кусты, сейчас больше похожие на снежные кочки, так я и определила, что дальше, в десяти метрах от меня, начинается Гроттафьорд.

Что-то блеснуло слева от меня за высоким сугробом, вдалеке, и я свернула туда. «Странно, — подумал отстраненно кто-то у меня в голове, — не сугроб, а прямо снежная гора, первый раз здесь такое вижу». В небе, заслоняя луну, стало разгораться северное сияние, только сегодня в нем не было цвета, лишь оттенки сияющего белого на сияющем черном. В этом холодном свете я добежала до сугроба, обогнула его… и застыла на миг в изумлении.

На границе земли и моря вырос сверкающий ледяной куб, и в нем, внутри него, стоял и смотрел на меня Джон. Левой раскрытой ладонью он упирался в гладь передней стенки куба, а в опущенной правой сжимал шпагу. Боги мои, шпагу!.. С кем мой принц собрался сражаться здесь и сейчас, с морозом? Со снегом?

Сбросив лыжи, я подбежала к этой сверкающей тюрьме и прижала ладонь к ледяной стенке напротив ладони Джона, но моего тепла было явно недостаточно для того, чтобы растопить ее. Не помогут никакие мои глупые согревающие амулеты, никакой слабенькой человеческой магии не справиться с этой древней холодной жутью.

И вот тут меня сорвало.

Не помню, что я кричала, стуча кулаками по льду и разбивая их в кровь; кричала, орала, лупила по ледяному кубу и сугробам лыжной палкой, швыряла амулетами, словно обычными камнями…

В конце концов, силы оставили меня, и я упала. Говорят, замерзать не больно, это все равно, что заснуть. Ну, вот и я замерзну тут, рядом с замороженным Джоном.

Мне на лицо упала горсть снега, я встряхнула головой и открыла глаза.

Огромный сугроб, стоявший рядом с ледяным кубом, смотрел на меня… с интересом. Не знаю, как это объяснить — у него не было глаз, вообще не было лица, чтобы как-то выражать эмоции, и тем не менее я чувствовала взгляд, и взгляд был заинтересованным и незлым. А потом в моей голове прогудел низкий, почти на грани инфразвука, голос, и его звучание складывалось в слова: