Константин Соловьёв - "Нантская история"

— Вероятно. В общем-то, я собираюсь последовать его примеру и последние сутки своей жизни провести так, как и провел бы их на моем месте любой человек с головой на плечах.

— А именно?

— Я собираюсь выпить все вино в этом доме. И не пытайтесь становиться между нами! Если мне суждено умереть — черт возьми, я не собираюсь делать этого на трезвую голову!..

Когда я проснулась, то не сразу сообразила, что именно меня разбудило. Так иногда бывает. По крайней мере, так иногда бывает со мной. Еще секунду назад я видела какой-то долгий, лишенный начала и конца, сон, один из тех снов, детали которых помнишь, паря в сером тумане, предшествующем пробуждению, но совершенно забываешь после того, как проснешься. Я просто поняла, что лежу, глядя в потолок, и меня окружает затхлый, насыщенный вином воздух, темнота и те особенные ночные звуки, которые с одной стороны кажутся тишиной, но на самом деле не являются ей. Шорох отсчитывающего секунды хронометра, едва слышимое и столь же ритмичное дыхание Клаудо, шелест ветра снаружи… Особенные звуки ночи, которые можно слушать бесконечно, если вдруг проснешься ни с того ни с сего и не можешь заснуть. Обычно я не жаловалась на сон, да еще и после четырех или пяти пинт вина… И тут я поняла, что меня разбудило. Некий посторонний звук вторгся в ночную симфонию и на краткий миг разрушил ее. Скрип половицы.

Я открыла непослушные со сна глаза, но почти ничего не увидела. Прихожая тонула в темноте, и предметы, чьи контуры днем были узнаваемы и понятны, обернулись хаотическим нагромождением углов и плоскостей. Даже геометрия ночью не та, что днем.

— Баль, это ты? — прошептала я хрипло.

Бальдульф редко поднимался среди ночи, обыкновенно он спал сном праведника, звучно похрапывая, вот и сейчас я различила отголоски его могучего храпа, доносящиеся из занимаемой им коморки.

Меня бросило в пот, горячий и влажный, даже сладкий винный хмель в одно мгновенье испарился из головы, просочился потом через поры кожи. В доме кто-то был. Я с трудом повернула голову на непослушной шее, чтобы бросить взгляд на другую сторону прихожей. И почти тотчас увидела темную фигуру, стоящую неподалеку от дверей. Даже на расстоянии мне показалось, что от нее веет холодом. Человек стоял в прихожей, и выделялся на фоне рассеянного света, падавшего из окна. Я обмерла, и собственные внутренности вдруг съежились маленькими сухими комочками где-то в животе.

Наемный убийца. Вот как это происходит. Просто и обыденно, как происходят почти все вещи в этом мире. Просто ночью открывается дверь, к тебе приходит человек, направляет на тебя бесшумный пистолет и спускает курок. И уходит. А твое мертвое тело остается лежать. Оно и раньше было не особенно-то подвижным, а теперь оно просто станет полностью неподвижным, вот и все разница. Мгновенье неяркой вспышки, отпечатавшейся на сетчатке глаза в последний раз, и темнота за ней, гораздо более глухая, чем темнота нантской ночи. Наверно, мне стоило быть готовой к чему-то подобному.

— Альберка… — вдруг прошептала тень знакомым как будто голосом, — Бога ради, отчего вы не спите?

Я мысленно чертыхнулась. Как будто мало быть парализованной, надо еще и схватить сердечный удар!

— Отче! — я выругалась уже вслух и по тому, как фигура вздрогнула, поняла, что не ошиблась, — Какого дьявола вы тут творите ночью? Клянусь последней ржавой сковородкой в аду, у меня чуть сердце не лопнуло!

— Тише!.. — умоляюще прошептал он. Если отец Гидеон боялся разбудить Бальдульфа, то его опасения были совершенно излишни — некоторый шанс пробудить его ото сна был только у батареи тяжелых орудий, да и на их успех я бы не поставила и пинты хорошего вина.

— Вы что, вознамерились провести здесь крестный ход? Клаудо, ночник!

Клаудо, мгновенно пробудившийся от звука моего голоса, щелкнул кнопкой ночника — и прихожую озарил неяркий свет. К моему удивлению отец Гидеон, стоящий перед входной дверью, оказался облачен в теплую куртку поверх привычной сутаны. И судя по тому, как беспокойно и тревожно сверкнули его очки, тут что-то было нечисто.

Но мне не потребовалось много времени чтобы понять, что именно.

— Вы с ума сошли? — осведомилась я.

— Я… Простите, я не хотел вас разбудить.

— Охотно верю, да только я уже проснулась, как вы видите. И куда это вы собрались в половине третьего ночи? Господи, неужели и вы работаете по ночам на улицах?.. Хотя, с вашим-то опытом, и крепкой рукой… Думаю, должна получатся недурная прибавка к доходу собора.

— Альберка!..

— Ну что? Отче, не крадитесь к двери, как испуганный любовник, вы все равно не отопрете ее без моей помощи, засов на ней с секретом. И лучше бы вам объясниться прямо сейчас, пока я не решила разбудить Бальдульфа чтобы провести перекрестный допрос.

— Я собираюсь уйти, — сказал он, и, хоть говорил он полушепотом, прозвучало это достаточно твердо, — Не останавливайте меня, пожалуйста. Это мой долг. И если это то немногое, что Господь в милости своей счел возможным возложить на меня, я выполню это.

— Ни черта не поняла. Я всегда с трудом соображаю, когда просыпаюсь посреди ночи. Куда вы направляетесь?

— К графу.

— Отлично. Признаться, наше приключение с самого начала было немного скучновато, но теперь, с появлением сумасшедшего священника, сразу должно стать повеселее. Да и взгляд у вас вполне безумный, — одобрила я, — Мне это уже нравится. Давайте-ка выкладывайте поскорее, я не ощущаю в себе избытка терпения, а Бальдульф, думаю, не откажет себе в удовольствии скрутить вас силой и посадить на цепь. Цепного священника в этом доме еще не бывало!..

— О, Господи… — отец Гидеон закатил глаза и, видимо, вознес краткую молитву. Если он просил чтобы меня внезапно разбил сон, то она или не достигла назначения или не была воспринята там с надлежащей серьезностью, — Слушайте, я не могу здесь оставаться… Я сделал выбор. Им нужен я. Только я, никто кроме. Я решил. Так надо, — он говорил коротко и отрывисто, как человек, принявший какое-то нелегкое решение и теперь претворяющий его в жизнь, — Не пытайтесь меня остановить. Я договорился с людьми графа. Я сдамся им. Пытки, казнь… пусть. Пусть! Это не имеет значения — по сравнению с теми миллионами жизней, которые могут пострадать из-за меня. Я приду к нему с поднятой головой — и путь отправляет меня хоть на дыбу. Я готов.

Отец Гидеон говорил быстро, и глаза его сверкали в полумраке прихожей, как две плошки с тлеющими огоньками.

— Ого. Святой отец, да вы, оказывается, карьерист. Неужели лавры великомученика так вас привлекают?

Он не ответил, но решительно выдвинутый подбородок и выпяченная грудь говорили о том, что это не было минутной прихотью, одолевшей святого отца после стакана вина. Я мысленно вздохнула.