Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим
Ждать, пока он перебесится, времени у меня не было. Я опять взял со стола чайник и вылил остатки воды на голову, разочаровавшегося в женщинах упыря. Прямо из широкой его горловины
— А ты знаешь, капитан, теперь я думаю, что это она сама казну Якова Самуилыча к рукам прибрала! — выдал я наиболее вероятную версию произошедших событий.
И с удовлетворением отметив, что расстроенный соискатель водовозовского наследства прервался на тоскливой ноте, продолжил терзать его расшатанную психику. Поставив пустой чайник на стол, я подошел к собеседнику ближе.
— А тебя она по ложному следу за мной пустила! Чтобы от себя и от своей несметной добычи, которую она скрысила, отвлечь! Да, Маня сволочь редкостная, но заметь, она далеко не дура! Она, скорее всего так рассудила, что при всех твоих невесёлых обстоятельствах тебя непременно жаба задушит. И тут либо ты меня заколбасишь, либо наоборот, я тебя. Но Маня-то, крыса хитрожопая, она ведь при любом раскладе в плюсе и с прибылью останется! А заодно и опасных конкурентов, охочих до её богатства, одним ударом сильно проредит.
На охромевшего злодея было жалко смотреть. Перекошенное лицо объявленного во всесоюзный розыск бывшего опера, в эту минуту напоминало злую африканскую маску. Оно жило отдельной от его разума жизнью. Нервный тик и сопутствующая ему не менее нервная мимика, обильно сдабривались слезами, которых капитан, как мне представлялось, не чувствовал.
— И вот что еще заметь, друг ты мой Губанов, она тебя, как помоечного бобика на поводке провела! Ты, уже немолодой мужик и опер со стажем, а под её дудку этот краковяк вприсядку сплясал! Именно так, как Маня задумывала. И хрен ты ей теперь отомстишь! Просто ты этого по состоянию здоровья сделать уже не сможешь! А вот я смогу! — завершив процесс глумления над похитителем пельменницы, я умолк на минуту.
Шваркнутый хитрой содомиткой опер сидел и обтекал молча. В прямом и переносном смысле обтекал. С его короткой прически и из глаз стекали капли, но он на это не обращал внимания. Мне даже показалось, что Губанов забыл про боль в своей дырявой коленке.
Звонко похлопав новоиспеченного инвалида по мокрой щеке, я с немалым трудом привлёк к себе его внимание.
— Скажи мне, капитан, сам-то ты как думаешь, могла Марья Антиповна прихватить нычку ребе Водовозова? Ты же какой-никакой, а всё же опер. Да и общался ты с ней, в отличие от меня, в более доверительном формате. Это я для вас вражина-ненавистный следак, а с ней-то вы подельники! А это, почитай, что почти родственники! — без тени сарказма на лице, продолжал я накачивать своего визави, сея семена раздора.
Мазнув по моему лицу подозрительным взглядом и не найдя на нём признаков веселья, бывший коллега мрачно задумался. Потом тяжко вздохнув, снова обратил свои безжизненные глаза на мою физиономию.
— Могла! — нехотя выдал он свой вердикт, — Сейчас, задним умом, я и сам всё по-другому вижу. Мне кажется, что ты, Корнеев, верно всё просчитал. Эта подлюка для того меня на тебя и натравила, чтобы руки себе развязать! Тварь сиженная, как же я так с ней прокололся⁈ — принялся причитать вконец разуверившийся в человечестве бывший опер.
Минут пятнадцать неудержимый источник откровений бил фонтаном. Первые десять минут у меня даже не было нужды задавать какие-то наводящие вопросы. Будучи профессионалом, Губанов самостоятельно и вполне грамотно структурировал выдаваемую информацию. И формулировал её он так же профессионально. Я едва успевал запоминать за ним, горько сожалея, что не захватил с собой какую-нибудь тетрадку. Потом он так же обстоятельно отвечал на мои уточняющие вопросы. На все без исключения, которые я ему задал. Слушая его, я всё больше и больше утверждался в мысли, что в эти минуты меня он ненавидел гораздо меньше, чем коварную мадам Ирсайкину. Даже с учетом нанесённых мною ему телесных повреждений. Необратимых повреждений.
— Дай мне водки, Корнеев! — опроставшийся от крамолы, попросил капитан, — Нога болит и на душе у меня очень хреново! В буфете должно быть, посмотри там справа.
Оглядев вязки и убедившись, что подвоха от пленного ожидать не приходится, я шагнул к указанному предмету мебели и распахнул правую створку. Там действительно стояли две зелёные поллитровки «Русской».
Сорвав с одной из них жестяную крышку, я поднёс горлышко ко рту Губанова.
А тот с болезненным недоумением вылупился в ответ.
— Нет, руки я тебе развязывать не буду, об этом даже не проси! — безжалостно порушил я его надежды, — Так пей, я подержу, мне не зазорно.
К моему удивлению, скулить и унижаться с просьбами освободить конечности, бывший мент не стал. Поймав горлышко бутылки ртом, он изогнулся и начал жадно пить. Водку он поглощал так, будто это была прохладная минералка или лимонад «Дюшес». Ни разу не оторвавшись, Губанов опорожнил бутылку меньше, чем за минуту.
— Не отпустишь ты меня, Корнеев, я это понял! — глядя на меня трезвыми глазами, невесело ухмыльнулся он, — Как кончать меня будешь? Застрелишь? — продолжая скалиться, поинтересовался он. — Духу-то у тебя на это хватит! Я же, как и ты, Корнеев, такой же мент!
Смотрел он на меня, скорее, с неприязненным любопытством, нежели со страхом или ненавистью. Что ни говори, а он, повторюсь, был профессионалом и, сложив в голове нехитрую мозаику, отлично понимал, что нет у меня других вариантов. Кроме как вычеркнуть его из забитого шлаком, списка живых. Надо было бы его как-то уравновесить. Хоть и не выглядел он сейчас чересчур взволнованным.
— Слово тебе даю, что не буду я тебя стрелять! — глядя в глаза злодея, заверил я его, — Резать тоже не буду. Ни я, ни мой друг тебя не тронем! Но с условием, если ты подскажешь, как ловчее Маньку прижать! Ты же сам хотел её на ленты порезать! Или уже передумал?
Вопреки моим ожиданиям, на лице капитана не появилось ни надежды, ни радости. Как не появилось и признаков опьянения. Он продолжал смотреть на меня с всё той же ухмылкой.
— Не ври, лейтенант, не верю я тебе! — перекосив лицо в болезненной гримасе, откинул он голову назад, — Живым ты меня не оставишь, не для того ты меня калечил таким зверским способом!
Забывшись, Губанов попытался сесть поудобнее, но у него это не получилось. Слишком крепко я его притянул к стулу. А изувеченную ногу он, видимо, потревожил. Взвыв от боли, и закусив губу, капитан затих с гримасой страдания на лице.
— Дай еще водки, Корнеев! — не попросил, а приказал он, — А про суку эту, я тебе всё, что знал, уже и так рассказал! Добавить мне нечего. На этот счет тебе лучше с её комсомольцем поговорить, ты его без меня знаешь!
— С Вязовскиным? — на всякий случай уточнил я, и без того зная, что других младокобелей вокруг Маньки нет.
— С ним! — обессилено опустил подбородок бывший опер, — Водки дай, хреново мне!
Вторую бутылку Губанов употребил без прежнего гусарства. Выпил он её в три или четыре захода, неряшливо залив на груди пиджак и рубаху.
Опустошив тару и громко втянув носом воздух, капитан вдруг пьяно выматерился. Громко и ни к кому конкретно не адресуясь. А я еще раз внимательно осмотрел его путы и, удостоверившись в их надёжности, вышел во двор. Пришло время побеседовать со вторым похитителем Елизаветы, возжелавшим её пионерского тела.
По моей просьбе Нагаев вытащил его из багажника «копейки» и волоком втянул на веранду.
Мужик испуганно стрелял глазами и ничего хорошего для себя от нас он, кажется, не ждал.
— Володь, иди к Лизе, успокой её! — попросил я друга.
Дождавшись, когда обиженный друг удалится, я с зоологическим интересом начал рассматривать своего второго кровника. Ему моё пристальное внимание пришлось не по душе и он, ёрзая по полу задницей, потихоньку начал от меня отползать.
— Ты куда собрался, ублюдок? — задал я вопрос крадуну несовершеннолетних девок, — Мы же еще с тобой не договорили!
По-хорошему, то есть, по протоколу общения со спецконтингентом, ему в эту самую секунду следовало бы со всего размаха пнуть по рёбрам. Чтобы сломать их первым же ударом и не менее двух-трёх за раз. Но находясь на тонкостенной дощатой веранде с одинарным остеклением, позволить этого я себе не мог. Исключительно из-за ненадлежащей звукоизоляции.
