Совок 12 (СИ) - Агарев Вадим
Одернув пиджак, я сделал еще более обиженный вид и выразил решительное намерение покинуть служебный кабинет помощника прокурора.
Я развернулся, но не успел сделать и шага к двери. Мадемуазель Копылова неожиданно оказалась цепкой и сильной. Рукав польского пиджака предательски затрещал.
— Стой, сволочь! — раздался из-за спины вопль отчаявшейся кондукторши, от которой вот-вот сбежит необилеченный «заяц», — Не ври, не с кем мне тебя, гада, путать! Это ты, скотина, в бабах, как свинья в апельсинах, зарылся и никак выбрать не можешь!
Этот всплеск возмущения и оказался последней каплей. Дальше пошли рыдания, щедро сдобренные прокурорскими соплями.
— Какой тебе совет был нужен? — таки не удержалась от приступа любопытства моя впечатлительная барышня, поправляя свою казённую юбку.
Это прозвучало не сразу, а лишь после успокоительных процедур, растянувшихся минут на двадцать или многим более того. Разрыва во времени оценить я не мог из-за всплеска ярчайших эмоций. Которые могли длиться, как мгновения, так и часы. Лицо у Натальи сейчас не выглядело безупречно красивым, но даже такое, припухшее и с потёками туши, оно мне чертовски нравилось.
— Хотел спросить тебя, на какой орден мне соглашаться? На «Ленина» или на «Красное Знамя»? — не глядя на Копылову и надевая пиджак, озабоченно вопросил я, — Тут понимаешь, какое дело, к концу этой недели меня наградить должны, а я пока так и не выбрал. Я, Наташ, хоть ты и обзываешься на меня всяко-разно, однако, без тебя таких решений принимать не могу! Мне твоё мнение важно! Что ты мне посоветуешь, душа моя?
Моя прокурорская подруга замерла и на несколько мгновений превратилась в соляного идола правосудия. Потом её округлившиеся глаза начали недобро сужаться. И припухшие после состоявшегося акта примирения губы, тоже стиснулись в тонкую нитку.
— Издеваешься⁈ — нервно заиграла она лицом, еще не определившись, поносить меня ругательными словами или снова горько заплакать, — Ну и гадина же ты, Корнеев! Сволочь! Всё правильно про тебя Анька говорила!
Привычно выслушав не менее привычные слова, я обошел готовую на чувственные безрассудства девушку и поднял с телефонного аппарата трубку. И протянул её недоверчивой прокурорше.
— Звони отцу, он, если даже и не в курсе, то по своим связям в обкоме всё быстро разузнает! И тогда тебе станет стыдно! — настойчиво тыкал я трубку в руки Натальи Сергеевне, классово, то есть профессионально, ненавидящей работников милиции. А, в данный момент, конкретно меня.
— Правда, что ли⁈ — почему-то шепотом вымолвила недоверчивая мамзель и быстро спрятала обе руки за спину, — Ты точно, не врёшь? Настоящий орден?
— Я тебе никогда не вру, любимая! — с некой долей пафоса ответил я и вернул трубку на аппарат,– Дело в том, Наташа, что ты из тех особенных девушек, которым врать не хочется! И уж, тем более, при моих к тебе чувствах!
Глаза наивной девицы затуманились и начали наполняться очередной порцией влаги. А потом налитой обильной прокурорской плотью мундир, повис на моей шее.
— Так-то я бы «Красной Звездой» хотел наградиться, но сначала решил к тебе зайти итвоё мнение узнать, — доверительно продолжил я поднавешивать на вновь порозовевшее ушко макаронные изделия. — Ты как считаешь, будет на моём кителе «Красная Звезда» смотреться?
Лапша на прокурорских ушах висла, но оказалось, что помощница в прейскуранте госнаград немного разбиралась. Видимо, ейный папенька в кругу своей семьи нескромных амбиций не скрывал и до нагрудных висюлек был охоч.
— Серёж, ты чего⁈ — безжалостно оторвала свой роскошный бюст от моего туловища Наталья, — Орден «Ленина», это же намного круче! И «Красное Знамя» тоже круче, чем «Звезда»!
Неожиданно для меня разволновалась моя юная подруга не на шутку и я даже пожалел, что в погоне за незначительным алиби, простодушно наговорил лишнего.
— Всё так, любимая, всё так! — начал я сдавать назад пятками, — Ты как всегда права! Но видишь ли в чем дело, «Красное Знамя» и дояркам дают за привесы, и за надои. Пидорам-лясунам из балета и прочим комбайнёрам с шахтёрами! Нет, не хочу я «Знамя»! — я помотал головой, отрицая свою причастность к честным аграриям и бессовестным пидарасам. — А, если мне «Ленина» вручат, то ты имей в виду, что меня сразу в Москву заберут! И кто его знает, как тогда у нас с тобой после моего отъезда всё сложится? Или ты дальнейших отношений со мной не планируешь?
По тому, как беспокойно сверкнули глаза моей любимой девушки, я догадался, что расставаться со мной она не собирается. И кроме того, к моему счастью, такими нюансами, что «Красное Знамя» бывает разным, мозг моей любимой девушки отягощен не был. И потому мой довод насчет доярок и сталеваров, хоть и без энтузиазма, но был принят. В любом случае, расставание, связанное с моим переводом в Москву, напрочь порушило амбиции Натальи относительно блямбы имени «Ульянова-Бланка».
— Жалко! — по-бабьи шмыгнула носом потенциальная супружница районного орденоносца, — Отец бы от зависти слезами изошел! Он давно мечтает, чтобы ему «Ленина» в Кремле вручили! Говорит, что его только сам Брежнев на грудь вешает! Представляешь, сам Брежнев! — восторженная подруга заглянула мне в глаза.
Пренебрежительную ухмылку я убрать не успел и сразу же заметил вспыхнувшее в её глазах комсомольское непонимание. Пришлось снова отвлекать внимание барышни, совмещая полезное с откровенно шкурным интересом. Не своим, но друга.
— Ты всё же отца набери! — кивнул я на телефон, — Хочу к нему подъехать и с ним тоже посоветоваться. Насчет процедуры награждения, ну и вообще, как оно там всё происходит… И да, я правильно тебя понял, что ты не против моего награждения «Красной Звездой»? Если что, то ты скажи и я всё переиграю!
Лицо Натальи Сергеевны Копыловой теперь уже выражало самую крайнюю степень довольства собой и высочайшей самооценки собственной персоны. Её сиюминутный лик был преисполнен такой значимостью, что своим чеканным профилем он и сам смог бы украсить любую высшую государственную награду. Маятник её неустойчивого дамского сознания взлетел в иную и в самую высшую точку амплитуды.
— Хорошо, пусть будет «Звезда»! — с достоинством королевы милостиво кивнула мне мадемуазель Копылова. Еще несколько минут назад размазывавшая по своим щекам горькие слёзы и совсем неромантичные сопли разобиженной курицы.
— Ну вот и славно! — подвёл я черту затянувшемуся водевилю, — Звони уже отцу и попроси его, чтобы он меня принял! Он наверняка сейчас очень занят и ему не до меня, но ты постарайся, душа моя, а уж я тебе потом отслужу! — ласково погладил я девушку по тугой заднице и в отместку получил благодарную улыбку.
Конец книги
